— Ни слова, — прошипел Маледикт, бросаясь к женщине. Он задул фонарь, скользнул под прикрытие широкой простыни, которую она штопала, и прижал кончик меча к ее животу. — Ни слова, — повторил он охрипшим от страха голосом. Будь Маледикт при дворе, он постарался бы скрыть свою слабость. Здесь же его отчаяние лишь способствовало беспрекословному повиновению швеи.
Дверь распахнулась, и в комнату словно свора гончих ввалилась толпа гвардейцев.
— Что вам нужно? — взвизгнула женщина; голос ее сделался еще пронзительнее, когда Маледикт надавил на клинок. По клинку заструился тоненький ручеек — не толще ее льняной нити, но темный, постепенно образовавший каплю на конце. Маледикт смахнул ее пальцем, спохватившись, как бы гвардейцы не расслышали в крике женщины попытку помешать им обыскивать комнату. Стражники рывком распахивали двери в соседние помещения, расшвыривали груды простыней, пока швея не съежилась, согнувшись вдвое. Сквозь тонкое полотно Маледикт видел ее лицо, искаженное гримасой страха.
Наконец гвардейцы ушли, хлопнув дверью, и Маледикт выскочил из-под простыни.
— Пожалуйста, — залепетала она, — пожалуйста.
Маледикт понимал, что смерть швеи даст ему дополнительное время: женщина не сможет выкрикнуть, что он притаился в ее комнате, а потом бросился в обратном направлении. Но кровь швеи уже струилась по лезвию, и при виде нее у Маледикта перевернулся желудок: самое время, чтобы утратить жажду крови, с горечью подумал он. Ани лишь рассмеялась.
Маледикт зажал швее рот и приставил к горлу клинок. Женщина побледнела, облизывая сухие губы.
Маледикт отпрянул, не запятнав меч лишней кровью, и бросился бежать. Уже добравшись до столовой, он услышал ее приглушенные крики.
Маледикт обернулся и бросился назад, вверх по лестнице, но понял, что сверху приближается другой отряд. Помоги мне, — прошептал он.