Может быть, мне только кажется, но именно тварная боль, раскаляющая низ моего живота, помогает мне чувствовать фактуру лунного света, графику которого я последние полгода пыталась перевести в живопись. Когда я в полном порядке, лунный свет ускользает от меня, течет сквозь пальцы и кисть, не оставляя следов на холсте. Так что к «Ночному этюду с натуры» мне приходилось возвращаться только на пересечении четырнадцатого-пятнадцатого лунных дней, когда нервы начинают играть бесконечное вступление сразу к трем вещам Deep Purple. Тогда я бралась за работу, перекачивая физиологический напряг в свой «Ночной этюд»: как оказалось, этот процесс невероятно успокаивает, и в какофонии звуков появляется гармония. Вид из окна комнаты у меня потрясающий. Работала я часа по четыре: до тех пор, пока луна не смещалась слишком уж вправо. Не знаю, что же я стану делать теперь, когда «Этюд» наконец завершен. Я всё-таки закончила его несмотря на то, что всякий раз мне приходилось счищать мастихином остров Скриплёв. Он у меня ну никак не получался: торчит посреди пролива и ломает всю композицию, бросая совершенно ненужную тень на широкую и гладкую лунную дорожку.

Может быть, мне только кажется, но именно тварная боль, раскаляющая низ моего живота, помогает мне чувствовать фактуру лунного света, графику которого я последние полгода пыталась перевести в живопись. Когда я в полном порядке, лунный свет ускользает от меня, течет сквозь пальцы и кисть, не оставляя следов на холсте. Так что к «Ночному этюду с натуры» мне приходилось возвращаться только на пересечении четырнадцатого-пятнадцатого лунных дней, когда нервы начинают играть бесконечное вступление сразу к трем вещам Deep Purple. Тогда я бралась за работу, перекачивая физиологический напряг в свой «Ночной этюд»: как оказалось, этот процесс невероятно успокаивает, и в какофонии звуков появляется гармония. Вид из окна комнаты у меня потрясающий. Работала я часа по четыре: до тех пор, пока луна не смещалась слишком уж вправо.