— Да пусти ты, святоша! — пищал он. — Что я, баб голых не видел, что ли? В Галаге девки прямо в подворотне за сребреник раскорячиваются, насмотрелся.

— Прошлые грехи мне неподвластны, отрок, — супился Торен, — а от новых по мере сил тебя огражу. Нечего раньше времени в душу бессмертную грязь впускать.

Углубившись в перелесок, Шагалан очутился бок о бок с хмурым Сегешем. Спросил словно бы в сторону:

— И часто у вас случаются подобные… неожиданности?

Старик метнул в ответ яростный взгляд:

— Иногда бывает! Это, сударь, все же вольная ватага, не монастырь! А то, что наша главная цель — освобождение страны, не делает тотчас людей безгрешными. Не хватает в Гердонезе святых для заметной армии, увы!… Чтобы накормить и вооружить бойцов, нужно треклятое золото, а добывая его, обязательно получаешь довеском кровь, насилие и всякое… Поверь, меня тоже от таких шалостей тошнит. Но… притерпелся, смирился как с меньшим, неминучим злом.

Какое-то время шли молча.

— О чем теперь нахохлился? — Атаман заговорил первым, точно безмолвие юноши жгло больнее порицания.

— Думаю. Ваши люди, сир, живут в, мягко сказать, особых условиях. Годами живут.

— Это редко.

— Все равно. Когда возродится Гердонез, под вашим началом окажется множество людей, свыкшихся с разбойным промыслом. Они могут геройски проливать кровь за свободу, однако затем… Верю, вам претит пустое насилие и нынешнее положение. А вы поручитесь, что прочие также захотят прекратить вольное житье? Или страна обретет озверелые банды?

Настал черед Сегеша надолго замолчать.

— Основная часть уйдет, — напряженно произнес он в конце концов. — Кое-кто выберет лес. Про некоторых не рискну предполагать заранее. Только что это меняет? Передо мной, брат, великая цель, вероятно последняя и главная в жизни. Отказаться от нее я не вправе. Слишком много друзей схоронил на этом пути, еще больше оставил непогребенными. Куда мне отступать? Идет война, жестокая и кровавая. Как мне печься в такой момент о чести каждой встречной бабы?

— Война все спишет? — хмыкнул Шагалан.

— Все, не все… Моему народу нужна свобода, ради нее он готов на нешуточные жертвы. Я видел, как под Брансенгертом крестьянские полки шли на верную смерть! Да, цена огромна, почти неподъемна. И потому весь Гердонез должен, так или иначе, заплатить за общую победу. Воин платит своей кровью, крестьянин — своим хлебом, купец — потерянным товаром и кошелем…

— А подвернувшаяся неудачно женщина — своей…

— Черт побери, не самая тяжелая плата! Да простит Творец… Оставь ты ее в покое, брат, ничего с ней не случится. Чистые и благородные войны только в песнях менестрелей, подлинные великие сражения выигрывают грязные, потные, голодные, завшивевшие мужики. Ты до сих пор не понял?… Сам-то как ко всему этому относишься, ревнитель морали?