Светлый фон

– Кукушонок, вот ты кто! – надрывался писклявый голосишко, отвратный, но от этого не менее правдивый. – Кукушонок Эпинэ… Они умерли, а ты живешь… Ты живешь, потому что они умерли… Они умерли, потому что ты живешь…

Кукушонок, вот ты кто! . – Кукушонок Эпинэ… Они умерли, а ты живешь… Ты живешь, потому что они умерли… Они умерли, потому что ты живешь…

Все, кто оказывался рядом, кто был нужен и дорог, погибали, а он не понимал, что это из-за него. И Алву тоже не понимал, а ведь с маршалом творилось то же самое – погибшие братья, мертвые сестры и одиночество. Единственный способ защитить любимых – это отказаться от них и уйти, унося свое проклятие – свою замешенную на чужой гибели удачу.

Робер не знал, кто из них двоих погубил Катари, вернее всего он. Алва пытался спасти свою женщину бегством, но тут объявился пропащий брат, и гвоздики взяли то, что хотели…

– Монсеньор, вам плохо?

Бледные, заострившиеся лица в ворохе алых цветов, сухая вязкость песка, кольцо, которое он не выбирал. Молния! Древней кровью вечер ал…

– Все в порядке, Жильбер. Если ты имеешь в виду обморок.

– Монсеньор, сегодня плохо всем! Если я встречу Окделла…

– Надеюсь, первым его встретит Карваль. И еще больше надеюсь, что ты умеешь молчать.

– Монсеньор, я помню Айнсмеллера. Каким бы он ни был…

– Вот и помни.

Только бы отыскать Ричарда и понять, как все случилось! Штанцлер поплатился за какие-то прошлые подлости, сестра… сестра не выдержала и сказала, что Дику надеяться не на что, но дурочка-фрейлина?! Зарежь ее кто другой, Робер бы решил, что Розалин стала свидетельницей убийства, но сын Эгмонта не был ни трусом, ни подлецом, по крайней мере пока его не толкал под руку опытный интриган. Только интриган не стал бы губить себя самого, а выстрел из пистолета в лоб старику, почти в упор… Это даже не кинжал в грудь сказавшей «нет» женщине. Это что-то другое, но как же мальчишку довели! Как Моро…

– Мы ведь у Старого парка, да, монсеньор?

Старается отвлечь. Глупо, наивно, и все равно спасибо. Ну почему Дикон не подружился с Жильбером, ведь они же почти ровесники? Жил в своих выдумках, слушал Штанцлера, вот и…

– Сворачиваем.

Темные колокольни, темные деревья, темные дома. Зимой ночи светлее. Зимой любой дом – дом, если в нем тепло, если тебя там ждет хотя бы крыса. Проклятье, может, хватит себя жалеть?! Ты не так уж и одинок – у тебя армия и город, а без любви живут тысячи тысяч, и ничего. Встают, едят, что-то делают. Алве придется страшнее, когда он узнает… Моро был не первой потерей маршала и не последней.

– Покарауль лошадей.