– Я помню три свои пули, – вдруг сказал Иноходец. – Ренкваха, Сагранна и позже, уже в Эпинэ… Только я все еще живу, умирают другие.

– Такое, пока он жив, вправе сказать любой. Что ты написал регентам?

– Пока ничего… Было некогда…

Сговориться с Левием и Никола нетрудно, куда хуже – врать Ноймаринену и Алве, только без лжи он не может называться Проэмперадором, а это сейчас нужно. Не герцогу Эпинэ и не мертвой Катари – этому городу, разнеси его Охота!

– Хочешь, напишу я?

– Хочу, но не имею права. Так вышло, что Оллария на мне, значит, я должен…

– Делать то, что за тебя не сделают другие, – заключила графиня. – Напиши Рудольфу, только коротко. Что случилось и что ты предпринял. Остальное предоставь мне. Убийца, как я понимаю, сбежал?

– Убийца? – Эпинэ прикрыл руками глаза. Он сам произнес это слово, но как же оно не вязалось с сероглазым мальчишкой, взглянувшим на Робера у Барсовых врат. Дикон воевал, пытался отравить Ворона, убил Штанцлера, фрейлину, Катари, но он не был убийцей. Не был, хоть режьте!

– Ричард Окделл исчез, – негромко произнес Иноходец, – наверное, покинул Олларию. Больше мне ничего не известно. И хорошо… Я узнал Катари совсем недавно, я даже не вспоминал о ней, но… Она сразу стала мне сестрой, но я не могу… Не могу хотеть суда и казни, это трудно объяснить.

– Объяснять не надо. – Арлетта взглянула на часы, которые Жильбер умудрялся вовремя заводить. – Мне нужно привести себя в порядок, а с возрастом это требует все больше времени. Прогоним послов и поболтаем. Про Окделла я слышала, а Катарину знала. Она была слишком умна, чтобы ее убили из ревности; в этом убийстве еще надо разобраться. Что говорит твой Карваль?

– Он сомневается, что Окделл убил еще и Штанцлера.

– Что?! Эту гадюку тоже?

– Да.

– Ничего не понимаю… – Арлетта устало опустила руки, внезапно напомнив Жозину. – Ничего. Но таких совпадений не бывает. Куда идти? Я никогда не бывала в этом доме.

2

2

Шествие послов замыкал дуайен. Новый. Графиня Савиньяк проводила глазами высокую иссиня-черную фигуру. Граф Глауберозе не из тех, кто сутулится, но сейчас дриксенец не исполнял дипломатическую повинность, он был искренне огорчен, хоть и пытался не показать вида. Гайифец, тот не знал, рад он или встревожен, остальные вели себя как и положено послам, то есть многозначительно и скорбно. Немногочисленные по нынешним временам придворные страдали громче. Дамы прижимали к глазам платки и платочки, мужчины… Мужчины либо скорбно вздыхали и за неимением лучшего косились на Проэмперадора и графиню Савиньяк, либо не видели ничего, кроме гроба. Таких было большинство – Катарину и в самом деле любили, да и четыре смены власти кряду хорошо пропололи ряды шкурников.