Когда спустя миг внятная, окрашенная бархатным акцентом риеска достигла моих ушей, я был погружен в собственные раздумья и не успел вовремя переключить внимание.

— Привет тебе, император уаррский, — мягко, едва не ласково сказал горец.

Он улыбался, с насмешливым видом склонив голову к плечу.

Глаза его были ясны и пронзительны.

Таянец едва заметно повел плечами и подбородком, удобнее устраивая шею в ошейнике с магическим замком, положил руки на колени — цепи, подтянутые к стене, не давали скрестить их. Беспомощный, в руках заклятого врага, он оставался совершенно спокоен. «Он ничуть не удивлен, — отметил я. — Знал, что окажется в плену?.. И любопытная же реакция на магию. После такого воздействия люди с полчаса способны только стонать и мычать».

— Рад видеть тебя здесь, княжич Таяна.

Итаяс тихо засмеялся, закатив глаза. «У него обычная реакция на магию, — понял я: на висках горца выступила испарина, мышцы закаменели в усилии удержать шею прямой. — У него нечеловеческое самообладание».

— Я порадую тебя какое-то время, — сказал Итаяс покровительственно и уселся поудобней, насколько позволяли цепи.

— А потом?

— А потом перестану. — Горец неприятно осклабился: — Ты собираешься спросить, кому я служу. Не выставляй себя дураком, император уаррский. Я служу только себе.

«Он повторит это еще не раз», — подумал я и бросил взгляд на Эррет. Та изучающе рассматривала таянца. Лицо ее оставались холодным, но уголки губ приподнялись.

— Нет, — безразлично сказал я. — Это не так. Но я не стану тебя переубеждать.

Итаяс смотрел на меня — нагло, с вызовом.

— Не грози мне судьбой моей сестры, — сказал он. — Ты не тронешь ее и пальцем.

— Не трону, — согласился я. — И грозить не стану.

Итаяс помолчал, издевательски ухмыляясь.

— Тогда задавай вопросы, император, — сказал он, наконец.

За спиной у меня, неподвижные, стояли тени Южного луча. Плотные шары световых заклятий горели под потолком, оштукатуренные белые стены впитывали их свечение. Стены зала столько раз очищали с помощью магии, что я улавливал ее следы. Судя по всему, марали эти стены брызги крови… Трудно вообразить место, менее достойное человека моего положения. Но мне не за что просить прощения у предков. Предкам не довелось узнать высшей весны.

И я, в свой черед, улыбнулся.

— Зачем? — сказал я. — Ты хочешь отвечать намного сильнее, чем я хочу спрашивать. Поэтому говори, Итаяс.