И этот крик оказался много страшнее всего, с чем приходилось столкнуться франкам. Несколько оркнейских воинов Орма примкнули к ведомым яростью дружинникам Карри, подхватили призыв, не понимая его подлинного смысла. Расширяющимся клином пристроились за ними воины какого-то из разметанных врагом отрядов конунга, что защищали лагерный вал.

Неудержимый стальной поток вылился на поле битвы. Словно под гнетом ураганного ветра, ряды франков дрогнули, отступили. Не было конца жажде мщения, что гнала этих людей, заставляя их отринуть голос разума. В этой ярости и радости боя, принявших облик простых смертных, Скагги чувствовал себя малой песчинкой, которой надо было… Надо было раскрыться, раствориться в этом горячечном мареве… Не сознавая того, что вторит кличу мармирских воинов, Скагги крушил мельтешащие перед ним тела и желал лишь одного: пролить как можно больше чужой крови.

Отчаяние переплавлялось в мощь, отчаяние множило силу.

Никогда не случалось такого с морским разбойником из далекой западной страны раньше. Не захочется вспоминать об этом и потом.

Необычное для его народа священное безумие, ярость берсерка удесятерили его силы. Подхватив левой рукой застрявший в чьем-то трупе франкский клинок Гвикка, орудуя двумя мечами, во главе колонны стал прорубать себе дорогу в плотном строе фигур. Не мог бы сказать Ирландец — мнится ли ему или на самом деле направляют его чьи-то руки, заставляя обращать разящие лезвия клинков на врага…

Случайный удар сбоку сбил с его головы шлем, и он обернулся, чтобы взглянуть в перекосившееся вдруг от страха лицо франкского витязя. Кто знает, что более напугало того воина: выражение лица этого рыжеволосого гиганта или два меча, зажатые в массивных, покрытых пятнами веснушек ладонях…

И внезапно среди грохота и крови, и звона стали о сталь, и снова крови перед ним вдруг качнулась кривая белозубая усмешка на искалеченном лице, с которого глядел единственный синий глаз:

— Я ведь поклялся защищать тебе спину!

От вала, от обращенных на север ворот Фюрката раздался оглушительный треск, будто крушил черепа великанов могучий Мьельнир. И по обломкам деревянной баррикады выплеснулось два бурных потока, чтобы стремительно, будто ткань кровавой иглой, прошить кипящую на поле схватку. И будто волею волшбы иглы эти превратились сперва в стрелы, затем в дротики, копья… Чтобы наконец развернуться полотном смертоносных секир, лезвиями обращенных друг к другу.

Поистине железной была воля молодого конунга, раз смог он сдержать в лагере шесть — целых шесть! — долгих сотен бывалых бойцов. Удержать в бездействии воинов и их вожаков, в ярости рвавшихся в драку, чтобы в решающий миг бросить их в битву.