* * *

Конечно, я хотела не спать, а спланировать следующий шаг. Позвонить Лукасу и выслушать его мнение. Позвонить Аарону и узнать, не удалось ли ему что-то выяснить. Однако больше всего я хотела встряхнуть Кассандру — так, чтобы у нее лязгнули клыки.

Но ничего этого я не сделала. В этот час мне едва ли удалось бы узнать какие-то новости, и со звонками Лукасу и Аарону можно было подождать до утра. Что касается Кассандры… Мне было трудно вызвать у себя состояние праведного гнева. Впервые в жизни, как мне кажется, я поняла Кассандру, или, по крайней мере, какую-то ее часть.

Аарон был прав: Кассандра отключалась. Этим термином сейчас обозначают древний вампирский недуг. Когда вампир начинает отходить от мира — это верный признак того, что его жизнь приближается к концу. Я всегда считала, что подобное происходит преднамеренно. Зная, что у него осталось мало времени, вампир отступает в тень, пытаясь примириться с самим собой.

Если бы я сама узнала, что моя жизнь вот-вот закончится, то кинулась бы в нее с головой, впитывая ее как губка, оставленная приливом на берегу, отступающее море. Проводила бы каждую минуту с теми, кого люблю. Хотя задумчивость вампиров была понятна. Вероятно, им хочется остаться в одиночестве, когда они видят приближение конца и понимают, чего стоило их существование. Даже если они убивают по одному человеку в год, за жизнь набираются сотни жертв. Сотни умерли, чтобы они могли жить. И когда эта жизнь все же подходит к концу, вампиры, вероятно, оглядываются назад и думают о правильности своего выбора.

Я увидела: Кассандра отрицает свое отключение от мира, настойчиво утверждая, что является частью мира в той же мере, как раньше, и поняла — этот процесс, вероятно, столь же спонтанный, как любое другое проявление старения. Я уже говорила, что Кассандру не волнует никто, кроме нее самой, и она всегда была такой. Хотя я уверена, что она никогда не отличалась особым альтруизмом, но будь она всегда такой эгоисткой, как сейчас, ей едва ли предложили бы занять место в Совете. Возможно, по мере старения ей становилось труднее беспокоиться о других — годы и лица сливались и путались, и только она сама и ее жизнь оставались неизменны. Она, наверное, говорила себе, что это на нее не влияет, что она полна жизненных сил и энергии. Могу ли я винить ее за это? Конечно, нет.

А моя мать? Могу ли я винить ее? Она, вероятно, видела, что происходит с Кассандрой. Почему она ничего не сказала? Когда соделегат Кассандры Лоуренс отправился в Европу, входя в последнюю стадию увядания, моей матери следовало настоять на втором делегате от вампиров, более молодом. Если бы она это сделала, возможно, многих бед удалось бы избежать. Мы бы знали, у кого из вампиров возникли проблемы с Кабал-кланами. Но моя мать ничего не предприняла. Почему? Возможно, по той же причине, по которой я сидела на кровати в гостинице, уставившись на дверь, зная, что мне следует выйти и прямо задать вопросы Кассандре, но, не делая этого.