Восемь лет спустя, на следующий день после своего совершеннолетия, он ушел из родительского дома, не взяв с собой ничего, кроме рюкзака с одеждой, на дне которого, бережно завернутая в свитер, лежала его первая любовь по имени «Виллия». «Редкостная дрянь, но я ее люблю», – говорил он приятелям, ласково поглаживая черный пластмассовый бок фотоаппарата. Нечего и говорить, что женщинам, которых он, по собственному признанию, не стоил, не доставалось и сотой доли этой нежности.

Он зарабатывал на жизнь фотографируя сельские свадьбы, выпускные вечера и малолетних узников пионерских лагерей; к занятию этому относился с брезгливостью, но прочие способы товарно-денежных отношений с миром были ему вовсе недоступны.

Друзья и любовницы часто называли его бессердечным, но сердце у него все-таки имелось. Более того, оно оказалось самым нежным и уязвимым его органом, калиткой, которая всегда была приоткрыта на тот случай, если смерть, проходя мимо, решит завернуть на огонек. В двадцать восемь лет он перенес первый инфаркт, несколько месяцев спустя – второй. Оказавшись без работы и без средств, он наотрез отказался обратиться за помощью к близким, но легко согласился принять ее от постороннего, одного из множества коллег, с которым его связывало лишь шапочное знакомство.