— Кинасема оефф-лает доерст! — отчаянно затараторил он, изо всех сил стараясь передать пендонийский говор и надеясь на лучшее. Не важно, знают они о его товарищах или нет. Он любой ценой должен внушить бандитам, что путешествует не один и за него есть кому заступиться.

Болдх дрожал от страха и чувствовал себя ужасно уязвимым. К тому же приходилось все время смотреть наверх.

Над ним со всех сторон нависли лица, заслоняя солнце. Одно из них особенно пристально его разглядывало. Суровое, безжалостное лицо, какое вполне могло принадлежать закоренелому преступнику — лицо, созданное, чтобы пугать. Заросшую щетиной зверскую морду с бледной, липкой от пота кожей обрамляли черные космы, длинные, но жидкие, сосульками свисавшие на шею и плечи. Губы напоминали двух жирных слизней, а глаза — маленькие, как у свиньи, и черные, как у акулы — были пусты и бездушны. По одежде этого ходячего ужаса ползали вши и какие-то личинки.

— Значит, — сказал бандит по-пепдонийски, — ты пеладан. Так-так, интересно. Надо будет познакомить тебя с Эглдавком, ему это понравится. — Почувствовав, как руки в перчатках проходятся по его коленным чашечкам, Болдх заскулил. — А он, я уверен, будет рад познакомить свой боевой молот с этими местечками!

— Я не пеладан! — выпалил Болдх, тоже на пендонийском. — Я из Хрефны!

Хрефна была обширной лесистой областью на северо-востоке Пендониума. Дальше прочих удаленная от столицы Имла-Элигиада (не по расстоянию, по влиянию), Хрефна считалась глухим и неуправляемым краем, и вообще-то пеладаны там не селились. Уже много лет эта местность служила прибежищем отщепенцам, ворам, разочаровавшимся бывшим пеладанам, мирившимся с опасной близостью дракусов из соседнего Божгода. Для верховного правителя Имла-Элигиада Годвина Морокара Хрефна была чем-то вроде выгребной ямы, которая к тому же служила самоуправляемой буферной зоной между столицей и Божгодом. Другими словами, чем меньше придется иметь с ней дело, тем лучше.

Но если Болдх и лелеял надежду смягчить сердца разбойников, назвавшись хрефнийцем, вскоре он понял, что затея провалилась. Его мучитель выкрикнул: «Врешь!» — и ударил пленника.

Слепящая боль заволокла сознание, ноги подогнулись. На несколько секунд мир поблек. Вскоре зрение вернулось, однако перед глазами все плыло: странника выворачивало, он с трудом ловил ртом воздух. Сквозь пелену Болдх увидел собственные пальцы — и заметил, как сильно они дрожат. Губы горели, левая половина лица онемела. Потом что-то тихонько зашкворчало, и в нос ударил запах горелой кожи.