Паулус тут же вскочил на ноги.

— Хульдры? — спросил он зоркого Лесовика, поглаживая меч, и принюхался, словно учуяв неприятный запах.

Ведун вскинул руку, требуя тишины, и сосредоточился на удаляющихся фигурах.

С севера подул ветер. Сначала о его приближении возвестил шелест листвы и стон вековых ветвей, а следом — посвист высокой травы. И наконец на лица упали первые капли дождя. Ветер дул не сильно, но донес издалека обрывки звуков: птичью перекличку; резкие и злые голоса, грубый хохот, звон металла.

Затем ветер утих, а вместе с ним и звуки. Тьма сгустилась.

— Есть мысли? — нервно спросил Эппа.

— Есть, — бодро ответил предводитель. — Давайте ужинать! Остальные охотно его поддержали и принялись сооружать большой костер, на время забыв о чужаках. Эппа наблюдал за работой, опасливо вглядываясь в темноту на севере. Услышав рядом злобное шипение, он поднял глаза и увидел длинную тень наховианца, нависшую над ним. Тот холодно блеснул единственным тусклым глазом из-под капюшона и негромко заговорил.

— Хульдры, — напомнил Паулус, многозначительно посмотрев на Эппу. — Ночью будь начеку.

Эппа только покачал головой. Совсем спятил бедолага, решил он и развязал свой мешок.

* * *

Впервые с тех пор, как они вошли в Великандию, у Эппы помрачнело на душе. Возможно, причиной тому стали чужаки, а скорее — пренебрежительное отношение товарищей. Так или иначе, старик вспомнил о своей цели — общей цели. Завтра он их поторопит. Эппа вновь вспомнил, кем он был.

Он был Несущим Свет — и пренебрег одной из главных своих обязанностей: перестал лечить. Раны, что затягивались здесь чудесным образом, все-таки нуждались в уходе; осматривая глубокие порезы, синяки и грубо прижжённые язвы, пестревшие на телах спутников, жрец гадал, сколько бы ещё они прозябали в этом колдовском краю, если бы те загадочные фигуры не стряхнули с него чары.

Сперва он поковылял к Паулусу, который меньше других поддался колдовству и уж точно получил самые серьезные ранения. Наховианец вытянул ногу и позволил Эппе делать его дело, а сам тем временем неотрывно смотрел на север и точил меч. К ритмичному бормотанию Несущего Свет примешалось шик-шик-шик точильного камня о лезвие. Казалось, эта привычка сильнее Паулуса: он затачивал меч семь-восемь раз в день.

Другие звуки словно противились жреческому заговору: холодный ветер в жесткой траве шипел все сильнее, сучья стучали все громче, а птицы каркали все тревожнее. Серебристые огоньки придвинулись к вершине холма и теперь дрожали у круга отбрасываемого костром света, словно негодуя. Темное облако обиды над головами путников сгущалось с каждой минутой. Эппа вдруг осознал, насколько чуждо и неуместно звучат его ритуальные песнопения в мире хульдров, но не прервал молитву.