Несколько дней назад он покинул Бельверус, немедийскую столицу, и сейчас направлялся прямой дорогой в северное герцогство Бергхейм. Кончалось лето, и приближался праздник Изобилия Митры. А у Конана были причины попасть в Мэнору, главный город герцогства, именно накануне этого праздника, и теперь, вспомнив об этом, он весело улыбнулся, сверкнув зубами, и снова пришпорил коня.

Поглощенный своими мыслями, киммериец некоторое время скакал, не замечая ни солнечных бликов, ни кустов со спелыми ягодами, ни птичьих голосов в кронах деревьев, как вдруг какой-то звук, совершенно чуждый этому лесу, привлек его внимание. Вот опять раздался этот странный звук, отдаленно напоминающий человеческий голос, и снова, уже ближе… Конан пустил коня шагом, осторожно приближаясь к кому-то, кто шел или ехал по тропе там, впереди, и хрипло что-то выкрикивал, время от времени замолкая.

Вскоре перед Конаном замаячил круп гнедой лошади, не спеша шагавшей по лесной дороге. Всадник, небрежно державшийся в седле, ехал, бросив поводья и безжалостно терзая струны эрты. Ее дребезжащее треньканье, как видно, вполне его устраивало, и он, то умолкая, чтобы отдышаться, то набрав полную грудь воздуха, вопил на весь лес:

Проорав последние слова, путник, видимо, решил, что хоть смерть еще и не пришла, но выпить все равно не помешает, и стал нашаривать за спиной кожаную флягу с вином. Лошадь, как видно, хорошо знавшая привычки хозяина, остановилась, и Конан, подъехав к чудной парочке почти вплотную, с интересом разглядывал незнакомца.

Это был рыжеволосый круглолицый горожанин, не бедный, судя по его когда-то щегольскому зеленому плащу и мягким сапожкам с верхом из тисненой кожи. Рубаху из тонкого полотна и коричневую кожаную безрукавку сплошь покрывали бесчисленные жирные пятна и подтеки от красного вина. Добротные штаны из дорогой ткани также носили на себе немало следов разгульной жизни своего хозяина. Конану хорошо был знаком этот тип людей: сегодня в кошельке есть монеты — значит, можно выбросить все старье и приодеться не хуже всех тех, кто дерет нос на главных улицах… А потом, хлебнув винца, просыпается такой щеголь поутру в канаве и идет в харчевню пропивать остатки монет…

И эту ночь он провел, наверное, где-нибудь в стогу из рыжих всклокоченных волос во все стороны торчали соломинки, а помятое лицо не оставляло сомнений, что подружкой на душистом ложе ему служила все та же кожаная фляга…

Почувствовав наконец на себе чужой любопытный взгляд, незнакомец круто обернулся, зажав под мышкой старенькую эртру и неловко пытаясь вытащить меч, застрявший в ножнах. Его сердитые прозрачно-серые глаза встретились со смеющимися голубыми глазами Конана.