— Изуродовать больше, чем есть? Я не смогу. Зачем тебе это?

Не удержавшись, Амаранта потрогала украшение. Металл прокалывал толстый и широкий слой плоти, не задевая глубокие мышцы. Поверхность кожи над браслетом — теплая, живая. Да, отвратительно, хотя… в этом есть некая порочная чувственность.

— Разве не красиво? Только вначале больно и долго гноится, но, когда заживет, всем очень нравится. У меня и на ноге есть. На левой, на другой не успел, — похвастался Лу и показал браслет в нижней части голени. Рисунков на ноге не было.

— И в чем проблема? Харматанцам тоже понравилось.

— А ты бы хотела, чтобы тебя поимели, моя пери? Кавир, например? Он бы с удовольствием!

Моран промолчала. Красавчик был согласен на кровавые эксперименты со своим телом, но отчего-то не хотел себя никому показывать. Амаранта давно заметила одну особенность нелюдя — полное отсутствие желания. Красавчик смотрел и на обнаженных харматанок, и на нее с интересом, но без признаков возбуждения. Лу не нравятся женщины? Но к мужчинам нелюдь проявляет еще большее равнодушие, просто отворачиваясь.

Амаранта вылила ведро холодной воды на голову Красавчика, набрала еще и поставила рядом.

— Дальше сам.

В шатре накрывали на стол, то есть на пол, расставляя тарелки с яствами. Посуды и еды казалось подозрительно много, наверное, ждали гостей.

— Пери — очень смелый, — сказал Фарсид полувопросительно по-эймарски.

— Это почему?

— Он не боится боли.

— Да, боли он не боится, — подтвердила Амаранта.

Если бы все трусливые подлецы получали призы за терпение, то Красавчику досталось бы первое место.

* * *

Ближе к полуночи в шатер Фарсида набилось с десяток незнакомых мужчин. Они приходили; болтали, ели, уходили, и тут же появлялись новые лица. Детей и старухи не было — их приютили соседи. Амаранта сидела в дальнем углу вместе с Фати и ела с ней из одной тарелки. На этот раз Харита приготовила вкусное блюдо, потушив мясо в молоке с пряностями. Куски приходилось брать руками. Моран предпочла бы вилку, но столовых приборов у кочевников не водилось. Посреди шатра высилась стопка лепешек, тонких, как бумага, испеченных на специальных круглых камнях.

Красавчика посадили на видное место, но есть запретили. Нелюдь сидел не поднимая глаз, сжав губы в тонкую линию и смотрел на свои ноги. Сколько же грязи было в его волосах, если до мытья они выглядели серыми и жидкими?! Сейчас легкие пушистые пряди серебристого цвета колыхались от малейшего ветерка, то падая на лоб, то отлетая в сторону; огонь танцевал в изгибах браслетов на руках, и даже грубая роспись на теле выглядела уместной по контрасту с нежными чертами лица Лу. «Не напрасно его так прозвали», — думала Амаранта, — «он красив, точнее, был таковым в юности, пока не превратил себя во что-то странное».