Вся страна высматривала старика и ребенка в антикварном «Роллс-Ройсе» с кузовом «Призрак», но никто в закусочной не выглянул наружу и не взял их на заметку, и Уэйна это не удивляло. Он уже свыкся с тем, что эту машину можно видеть, но не замечать. Она походила на канал телевизора, транслирующего статические помехи… все его тут же проскакивали. Мэнкс припарковался впереди, носом к зданию, и Уэйну ни разу не пришло в голову попробовать прыгать, кричать или стучать в стекло.

— Никуда не уходи, — сказал Мэнкс и подмигнул Уэйну, прежде чем выбраться из машины и направиться внутрь.

Сквозь лобовое стекло Уэйн видел, что происходит в закусочной, и следил, как Мэнкс пробирается через толпу, сгрудившуюся у передней стойки. Телевизоры над баром показывали машины, жужжавшие на гоночном треке; затем президента за трибуной, размахивающего пальцем; затем ледяную блондинку, говорившую в микрофон, стоя перед озером.

Уэйн нахмурился. Озеро выглядело знакомым. Кадр сменился, и вдруг Уэйн увидел их съемный дом на Уиннипесоки, полицейские машины, припаркованные вдоль дороги у фасада. Мэнкс в закусочной тоже смотрел телевизор, запрокинув голову, чтобы видеть.

Кадр снова сменился, и Уэйн увидел свою мать, выезжающую из каретного сарая на «Триумфе». На ней не было шлема, и волосы развевались у нее за спиной, пока она ехала прямо в камеру. Оператор не успел вовремя уйти с дороги. Мать задела его по касательной, проезжая мимо. Падающая камера дала вихрящийся вид неба, травы и гравия, прежде чем удариться оземь.

Чарли Мэнкс поспешно вышел из закусочной, сел за руль, и «NOS4A2» скользнул обратно на дорогу.

Глаза у него покрылись пленкой, а углы рта сжались в жесткой, неприятной гримасе.

— Думаю, мы не попробуем этот сладкий картофель фри, — сказал Уэйн.

Но если Чарли Мэнкс его и слышал, то не подал виду.

Дом Сна

Она не чувствовала ушибов, ей не было больно. Боль придет позже.

Также ей не казалось, что она очнулась, что имел место единый миг, за который она пришла в сознание. Вместо этого ее части неохотно начали снова собираться в единое целое. Это была долгая, медленная работа, такая же долгая и медленная, как починка «Триумфа».

Она вспомнила о «Триумфе» даже прежде, чем вспомнила, как ее зовут.

Где-то звонил телефон. Она отчетливо слышала назойливое старомодное постукивание молоточка по колокольчику, один раз, два, три, четыре. Этот звук призывал ее вернуться в мир, но исчез, когда она поняла, что не спит.

С одной стороны лицо у нее было влажным и прохладным. Вик лежала на животе, на полу, голова была повернута в сторону, щекой в лужу. Губы были сухими и потрескавшимися, и она не могла припомнить, чтобы так сильно хотела пить. Она стала лакать воду и ощутила вкус песка и цемента, но лужа была прохладной и вкусной. Она облизывала губы, увлажняя их.