Время близилось к обеду, и по пути на остановку я забежала в маленький магазинчик-пекарню, где Герман в прошлый раз покупал хлеб. Взяла два пирожка, решив схомячить их на остановке в ожидании автобуса. По закону подлости автобус подошёл в ту же минуту. Запихала обед в рюкзак и вновь покатила на другой конец города. Да, жаль, что в Задорожье у меня нет ни химер, ни крыльев. Вот исполнится восемнадцать – надо хоть на права попробовать сдать: ненавижу зависеть от транспорта.
Новое жилище Германа отличалось от старого не в лучшую сторону. Жёлтая трёхэтажка с замазанными трещинами на боку, с маленькими старомодными форточками в деревянных рамах и помпезными колоннами у крохотных балконов. На последнем открытом балконе, предположительно квартиры Германа, на бельевой верёвке грустно висела замёрзшая полосатая простыня, словно спущенный флаг. Спасибо, хоть нижнее бельё моего друга сегодня не сохло: мы ещё не настолько близки.
Нажала кнопку домофона – и дверь тут же открыли, я даже не успела ответно открыть рот. Эх, ладно, была не была.
Подъезд, как и положено в таких домах, пах старостью, кошками и супом. Краска на стенах облупилась, оголяя белую штукатурку, похожую на пятна.
Я остановилась перед деревянной, крашенной в коричневый дверью и робко коснулась пальцем звонка. Ничего не произошло. Позвонила ещё раз.
Дверь распахнула худая высокая женщина в ситцевом цветастом халате и с буйной, крашенной будто под дверь шевелюрой.
– Здравствуйте! А мне бы Германа, – испуганно, не своим голосом пискнула я.
– Герка! К тебе! – крикнула женщина и хмыкнула.
Почему-то стало стыдно. Зря я всё это затеяла. Опять поддалась порыву срочно излить душу. Наверное, и дневник по этой причине веду. Никак не закончу. Даже покинув Тёмный Уголок, всё ещё на что-то надеюсь. И пишу, и пишу.
Из-за спины женщины выглянул Герман, округлил светлые глаза и, выскочив из квартиры, с шумом захлопнул дверь. На нём были серая мятая футболка и спортивные штаны. В такой одежде, худой, сутулый, он напоминал рэпера.
– Чего тебе надо? – спросил грубовато Герман.
Глаза мои заметались по сложному узору лунных пятен в краске на стенах, я вздохнула и сказала.
– Видеть тебя.
Герман молчал, переваривая мои слова.
– Кроме тебя, у меня больше нет никого, – добавила я.
– Дура, вечно драматизируешь, – сказал Герман. – Подожди секунду.
Он скрылся в квартире и вновь показался уже в куртке и ботинках, заматывая вокруг шеи клетчатый шарф.
– Пойдём на улицу!
Протиснулся мимо меня на узкой площадке и пошёл вниз по ступеням. Я поплелась за ним. Герман сердился, но у меня в душе пели птицы, тучки разошлись, выглянуло солнышко: я заполучила Германа.