— Тоже верно, — согласился Леонид Васильевич. — Ну, значит без душа и сказок на ночь.

— Во-во, топай.

— Я прямо здесь готов оттрубиться, — проговорил Бес. — Хоть на ступенях, хоть на ходу. Глаза слипаются. Может и вправду, отдохнем?

— Да, чтоб ее… — мотнул рукой Миха. — Привал. Дальше после сна.

Ни чая, ни макарон. Где стояли там и сели. Анна, опустила голову на руки и похоже сразу уснула.

— Ань, — Бес потрогал девушку за плечо. И та от неожиданности чуть не кувыркнулась вперед. — Ань, ты положи рюкзак перед собой, чтобы во сне не скатиться.

Девушка так и сделала.

Вдоль ступенек лечь никто не рискнул. Желающих пересчитать ребрами, головой и другими частями тела все черные грани не нашлось. А лежать по ходу движения было не возможно. Каждая ступенька врезалась в тело, как тупой нож, медленно, но при этом неотвратимо. Но тем не мене уснули все. Даже Моня не стал выделываться и просто отключился.

Леониду Васильевичу снилась его кровать. Почти трехместная, мягкая, удобная. Снилась Лизонька, любимая, и тоже мягкая. Снилось, что Лизонька его целовала. Села на него верхом и елозила, елозила на нем, заставляя утопать в кровати. Снилось, что от обилия и частого ритма любви, Леонид Васильевич даже схватился за край, чтобы удержаться на месте, но рука лишь скользила по шершавой поверхности боковины и не как не могла зацепиться за нее. А Лизонька все ускорялась и придавливала сильнее, заставляя смещаться в сторону. А потом его бегемотик его поцеловала. Жадно, страстно. Воздух в груди у Леонида Васильевича закончился, а Лизонька все не отстранялась. Дышать было нечем. Леонид Васильевич захлопали руками по сторонам, но ладонь лишь больно била по твердой поверхности.

В задыхающемся сознании полковника что-то щелкнуло. Кровать была твердой, когда должна была быть мягкой. Он в ужасе открыл глаза. На нем, подсвеченный лишь одним фонарем, стоящим рядом, сидел Моня и пытался удушить.

Полковник схватил его за запястья, но парень давил всей массой тела, не сдвинешь. Леонид Васильевич попытался ударить гопника, но сил, да и замаха не хватало.

— Ты никому не расскажешь, — тихо шипел Моня. — Это все мое.

Тогда Леонид Васильевич схватил левой рукой стоящий рядом фонарь. Сильно ударил им по камню, разбивая его. Свет погас и тут же полковник всадил осколки фонаря в руку гопника.

Раздался легкий вскрик. Еще удар. Хватка ослабла и в голову прилетел сильный удар. Но этого момента хватило, чтобы набрать в грудь воздуха.

— Помогите, — прохрипел Леонид Васильевич.

— Себе захотел все оставить? Меня слить, а себе оставить? Нет! Мое!