– Я больше не могу, не вынесу, – пробормотала она.
Он не услышал или не придал значения. Водил электроскопом около живота, потом пошел вверх, потом из стороны в сторону.
– Ага. Вот ты где, – обрадовался он, придвигая инструмент к ее правой груди.
– Что там? – застонала она.
– Опухоль. Правая грудь, внизу, ближе к подмышечной впадине. Среднего размера, – присвистнул он. – Но злокачественная, излучение идет адское.
Она покачнулась и рухнула вниз. Ей стало дурно, в глазах почернело, затем темнота уступила сине-белому сиянию, но тут же обрушилась снова куском падающей скалы.
Место, где стены встречаются с потолком. Еще стена, еще потолок. Раньше не видела. Было не важно. Забудь. Спи.
Место, где стены встречаются с потолком. Еще стена, еще потолок. Раньше не видела. Было не важно. Забудь. Спи.
Место, где стены встречаются с потолком. Что-то мешает. Его лицо, так близко, истощенное, уставшее… взгляд настороженный, пронизывающий. Не важно. Забудь. Спи.
Место, где стены встречаются с потолком. Что-то мешает. Его лицо, так близко, истощенное, уставшее… взгляд настороженный, пронизывающий. Не важно. Забудь. Спи.
Место, где стены встречаются с потолком. А там, чуть ниже, почти закат. Над рыжими хризантемками в золотисто-зеленой стеклянной вазе. Снова что-то мешает… его лицо.
Место, где стены встречаются с потолком. А там, чуть ниже, почти закат. Над рыжими хризантемками в золотисто-зеленой стеклянной вазе. Снова что-то мешает… его лицо.
– Вы меня слышите?
Слышу. Не отвечай. Не шевелись. Не говори. Спи.
Слышу. Не отвечай. Не шевелись. Не говори. Спи.
Комната, стена, стол, мужчина ходит… ночь в окне и хризантемы, как живые… Разве не знаешь, что они срезанные и умирают?
Они сами об этом знают?
Они сами об этом знают?
– Как вы?
Срочно, срочно.