— Ну и что, что деревенские? Это вовсе не значит, что не фрелки.
— Ты никому не доверяешь, верно?
— Верно.
И снова мы в автобусе, с грохотом мчим по Браунсвилю и через границу в Матаморос. И вот уже прыгаем вниз по ступенькам; пыльный, знойный вечер, кругом полно мексиканцев, и кур, и ловцов креветок с Техасского залива — от них сильнее всего воняет. Ну а мы орем громче всех. Сорок три шлюхи — сам считал — вышли встречать ловцов, и к тому времени, как мы выбили два стекла на автобусной остановке, они уже все хохочут. Ловцы креветок и говорят, мол, выпить — пожалуйста, хоть залейся, если хотим, конечно, а уж закусить — это извините, это вы сами, такой уж обычай у нас, у ловцов креветок. Но мы снова орем, разбиваем еще одно окно. Я лежу на спине, на ступеньках, кажется у телеграфа, ору во все горло свою любимую песню, а тут надо мной, вижу, женщина наклоняется, губы темные такие, и ладони кладет мне на щеки.
— Да ты милашка, — говорит, и целый водопад прямых черных волос падает мне на лицо. — Только все мужики стоят и глазеют на вас. И на это уходит время. А их время — наши деньги. Как думаешь, спейсер, может, тебе… может, всем вам лучше валить поскорей отсюда?
–
—
И тут я скатываюсь со ступенек вниз.
— Скукота! — кричит Мюз. — Пошли отсюда!
В Хьюстон ухитряемся попасть до рассвета.
А там снова вверх.
И опускаемся в Стамбуле.
А в Стамбуле дождь.
Пьем чай в кафетерии; стаканчики такие, формой как груши; глядим в окно на Босфор. Принцевы острова — словно кучи мусора перед городом, а сам он так и щетинится колючками минаретов.
— Ну а теперь кто куда? — спрашивает Келли.
— А мы что, разве не вместе? — Мюз удивленно поднимает брови. — Мне казалось…
— Мне баталер чек не выдал, — оправдывается Келли. — У меня ни гроша в кармане. Думаю, у баталера на меня зуб… — И пожимает плечами. — Не хочется, но куда денешься, придется подцепить какого-нибудь фрелка с толстым лопатником и как следует с ним подружиться. — Отхлебывает из стакана и только тут замечает, какая тишина вдруг повисла. — Эй, да что с вами со всеми? Что рты-то поразевали? Хотите, косточки посчитаю на ваших нежных и так заботливо сохраняемых от полового созревания телах? Ну ты! — Это уж мне, лично. — Ну что ты корчишь из себя целку? Что вытаращился, сам ни разу не клеил фрелков, что ли?