II

— Эй, Жоан! — заорал я с другого конца пристани.

Он кивнул мне из средоточия сетей. Солнце играло на гладкой коже плеч и терялось в жестких волосах. Я подошел туда, где он сидел и чинил сети, опутанный ими, как паук. Он подтянул к себе еще кусок сети, закрыв ею ороговевшие ступни, и ухмыльнулся мне — его улыбка напоминала мозаику: золотой зуб, белый зуб, черная дыра, кривой желтый клык; белый, золотой, белый. Я присел, выставив вперед увечную ногу.

— Я рыбачил у кораллов, где ты сказал. — Он выпучил щеку изнутри языком и кивнул. — Зайдем в дом, выпьем?

— Хорошо.

— Только еще минутку…

На побережье, в рыбацких деревнях, живет особая порода бразильцев. Немолодых, но при этом без возраста. С виду такому дашь лет пятьдесят-шестьдесят, но в восемьдесят пять он, скорее всего, будет выглядеть точно так же. Таков был и Жоан. Мы однажды выяснили, сколько ему лет. Оказалось, он на семь часов старше меня.

Мы подружились еще до моей аварии — я запутался в его сетях, прокладывая высоковольтные линии в течении Воррея. Многие на моем месте взяли бы нож и прорубили себе дорогу, испортив сетей на пятьдесят-шестьдесят долларов. В здешних местах рыбак столько зарабатывает за месяц. Но я вместо этого всплыл и сидел в лодке Жоана, пока он меня распутывал. Потом мы с ним, как положено приморским парням, пошли и надрались вместе. Поскольку Жоан из-за меня потерял целый день лова, с тех пор я ему подсказываю, где лучше клюет. Если совет оказывается удачным, Жоан меня угощает.

Так продолжается уже пятнадцать лет. За это время моя жизнь разлетелась на куски и я оказался прикован к берегу. Жоан же выдал замуж пять сестер, женился сам и обзавелся двумя детьми. (О, какие изумительные бразильские блюда готовила Амалия — косы закинуты на спину, смуглые груди трясутся от смеха — для воскресного ужина, плавно переходящего в понедельничный завтрак.) Я был с ними в вертолете скорой помощи, летящем в столицу. В больничном приемном покое я стоял рядом с Жоаном — он оборванец с рыбьей чешуей в волосах, я просто оборванец, — и обнимал его, плачущего, и объяснял ему, как это врачи могут за неделю превратить ребенка в амфибию, способную подолгу жить под водой и на воздухе, но бессильны перед определенными видами рака, особенно если при этом почки перестают работать. Мы с Жоаном вернулись в деревню вдвоем, автобусом, за трое суток до нашего дня рождения. Мне исполнилось двадцать три года, а Жоану — двадцать три года и семь часов.

— Сегодня утром, — сказал Жоан (челнок плясал в сетях, таща за собой оранжевую нить), — я получил письмо, и ты должен мне его прочитать. Это насчет детей. Пойдем выпьем.