— Ариэль?

Я спустился по камням, покрытым пузырями.

Она отвернулась и уставилась в океан.

Детская любовь так важна и так хрупка.

— Ты давно тут сидишь?

Теперь она поглядела на меня. Капли морской воды и другой соленой влаги смешались у нее на лице, застыли на впалых щеках. Лицо было изможденное. Она покачала головой.

Сколько ей лет — шестнадцать? Семнадцать? Как фамилия того гениального психолога, заявившего в семидесятых годах, что подростки — умственно и физически те же взрослые, только не заняты полезной работой?

— Хочешь, пойдем в дом?

Она замотала головой еще чаще, потом остановилась.

После паузы я сказал:

— Наверно, тело Торка отправят обратно в Манилу.

— У него не было родных, — объяснила она. — Его похоронят тут, в море.

— А, — сказал я.

А волны будут таскать грубое вулканическое стекло туда-сюда по песку, меняя форму, стачивая острые углы…

— Ты ведь… Торк ведь тебе нравился, да? Мне показалось, вы друг к другу привязаны.

— Да. Он был очень хороший… — Тут она поняла, что я имею в виду, и заморгала. — Нет. О нет. Я была… была помолвлена с Джонни. Это тот, из Калифорнии, шатен… Ты видел его вчера на празднике… Мы оба из Лос-Анджелеса, но познакомились только тут. А теперь… его тело отправят обратно сегодня вечером.

Глаза очень широко раскрылись, потом зажмурились.

— Мои соболезнования.

Я неуклюжий калека; вечно наступаю другим на больные места души. Наверно, я слишком пристально гляжу в зеркало на несбывшееся и потому не вижу, что творится вокруг.

— Ариэль, мне очень жаль.