— Терпели? — Переспросила она.

— Именно. Ваш брат близок с наследным принцем, и Вам решили оказать услугу. Неужели Вы действительно верили, что с Вами будут обращаться на равных? Учитывая кем была и что сделала Ваша мать?

— Но Ровион…

— Ваш брат воин. А кто Вы? Понимаете… — Но она не дала ему больше сказать ни слова.

— Довольно! — В её голосе сквозила плохо скрываемая ярость.

— Леди Сельвен…

— Я сказала довольно! — Эглерион открыл было рот, чтобы возразить, но она его опередила. — Вон!

— Что Вы сказали?

— Вы меня прекрасно слышали. Я желаю, чтобы Вы немедленно покинули этот дом. — Серые глаза опасно сверкнули.

— Вы поступаете легкомысленно. Моё предложение…

— Ваше предложение мне так же противно, как и Вы сами, Лорд Эглерион. Поэтому избавьте нас обоих от дальнейших неудобств и уходите. — Эльф зло сощурил глаза, но больше не сказал ни слова и быстрым шагом покинул кабинет. Следующее, что она услышала, это грохот захлопнувшейся двери.

Три дня она ни с кем не разговаривала и, уединившись в библиотеке, машинально перекладывала пыльные бумаги из стороны в сторону, в то время как голова разрывалась от мыслей. На четвёртый день к ней неожиданно пришло озарение. Глядя на окружавший её хаос, оставшийся после матери, она вдруг поняла, что и сама стала частью этих воспоминаний, одним из пожелтевших пергаментов на столе. Она могла и дальше прятаться ото всех в пыльной библиотеке, оставаясь диковатой сестрой своего барата, или принять чьё-то другое имя, другую роль. Но правда заключалась в том, что её не принимали ни тогда, ни сейчас, и так будет в будущем. Если она хотела занять достойное место среди своего народа, она должна была, в первую очередь, найти саму себя, а для этого ей было необходимо освободиться от прошлого, которое связывало её по рукам и ногам. Это означало лишь одно.

Когда она сообщила отцу о своём решении, он лишь обречённо закрыл глаза, будто давно ждал неизбежного. Она думала, что он попытается её остановить, но Фаэлон только крепко обнял дочь.

— Мне тяжело тебя отпускать, дитя моё. Но знаю, что не смогу тебя удержать силой.

— Отец, я не могу иначе. — Прошептала она сквозь слёзы, и он нежно поцеловал её в золотые локоны. — Я вернусь.

— Она тоже так говорила.

На рассвете первого дня зимы, она впервые в жизни покинула границы Лихолесья. Остались за спиной тёмные кроны когда-то родных деревьев, морозный воздух чуть покалывал кожу, а на душе, впервые после праздника Йестаре, было светло и легко. Так начались годы её странствий.