— Но это временно… или… — осторожно спросил я.

— Думаю… Надеюсь, что временно, просто я словно испытываю концентрацию чувств, всё то, что не чувствовал… — он запнулся и быстро посмотрел на меня.

— Я знаю про самогендзюцу, — понял, о чём не хотел говорить он.

— Прости, но… ты… я не хотел расстраивать тебя, — смутился Саске и торопливо добавил. — Но даже тогда в детстве, без чувств я всё равно… Мне было хорошо рядом с тобой Наруто. Ты хороший, весёлый и забавный, и тёплый… Ты так помог мне… тогда и вообще. Ты мой настоящий друг, — щёки Учиха залил самый яркий румянец, что я когда–либо у него видел. Не, он и до этого, бывало, чуток краснел, раз или два, но как–то не так.

— Ну я это уже как–то понял, в течении последнего часа, — буркнул я, смущаясь, кажется, ещё больше Саске. Сидим, как две помидорки…

— А ты правда признался в любви ба… Цунаде–химе и её грудям? — широко улыбнулся я, пользуясь, надеюсь, что временной, беспомощностью друга перед моим обаянием.

— Блин, стыдно–то как… — хлопнул Саске себя по лбу, снова заливаясь краской. Потом его глаза стали такими же мечтательными, как у Евы сегодня утром. — Но они такие… восхитительные… нежные, такие… одинаковые.

От пускания слюней на выдающиеся достоинства бабульки Цунаде Саске отвлекла вышедшая из моего внутреннего мира, лёгкая на помине, Ева.

Последовала горячая встреча, после которой они долго смотрели друг другу в глаза, потом Ева посмотрела на меня… риннеганом. Значит, Саске воспользовался той же способностью этого додзюцу, что и я, выправляя Мангёке шаринган Евы до риннегана.

Оставив парочку общаться на тему любви ко всему живому, я пошёл на кухню, где обнаружил Итачи, что–то заливающего в себя из кружки. Вспомнив про «розовое желе» его дорогого братца, я поприветствовал старшего Учиха.

— О, свет очей моих! Самый прекрасный из ныне живущих! Чего пьёшь? Чаёк или чего покрепче?

Итачи внимательно на меня посмотрел изучая широкую «лыбу» и мои «влюблённые глаза». Должен же я отыграться хоть на каком–нибудь Учиха за использования меня в качестве подушки для обнимания?!

— Не думал, что это заразно, — хмыкнул Итачи.

— Да ладно тебе, могло быть и хуже, — ответил я, не подозревая тогда, что когда говоришь «могло быть и хуже», становиться действительно хуже.

* * *

На следующий день, после «любви и обожания» у Саске появилась затяжная хандра и депрессия с суицидальными наклонностями.

— Я не могу так жить, оставьте меня и дайте просто умереть, — началось утро с печального тихого, надрывного шёпота Учиха. — Я никому не нужен и если бы вы всё знали обо мне, то давно сами бы меня убили…