Извинения оказались заразны, потому что в этот день «извините», «простите», «я виноват», «мне нет оправданий» и «прошу прощения» звучали столько раз, что при встрече со своей девушкой я сказал что–то вроде:

— Извини, что опоздал. Блин, прости, что извиняюсь, но…

После «дня страха», «слёзного четверга» и «раздражённой пятницы» последовало затишье. И ещё несколько дней Саске переживал короткие всплески сменяющихся эмоций. Он, например, мог замереть, умиляясь, рассматривая чаинки в своей кружке чая. А на вопрос о том, что сделать на обед, швырнуть эту же кружку в стену, потом рассыпаться в извинениях и потребовать «zharenoi kartoshki», а когда Мито–сан не понимала, что он такого хочет, то расплакаться и сказать, что мы просто никто его не любим.

Подобные скачки эмоций ещё больше нервировали Саске, чем даже растянутые на день, потому что ни он, ни мы не знали, что он него ждать в следующую секунду. Поэтому большую часть своих всплесков эмоций он предпочитал пережидать в одиночестве в саду. Мы с Итачи тоже не знали куда себя деть. Хинату, кстати, со «дня извинений» отправили на какую–то миссию с Кибой и Шино. Причём, я переговорил с долбоёбом, чтобы он вёл себя прилично с моей девушкой, а не как обычно. Он вроде бы даже обиделся на меня за это, но после «дня обид» Саске, мне на это было просто плюнуть и растереть.

* * *

Мы с Итачи играли в шоги. Солнце палило нещадно, мы пили холодный чай. Саске медитировал в саду, но был в пределах видимости. Ева лежала головой на коленях Итачи.

Было так спокойно. Тихо. И немного странно. Собственное сердце словно билось под толщей воды.

— Знаешь, Наруто, ты напоминаешь мне моего брата, Шисуи… — вдруг, ни с того ни с сего, сказал Итачи, делая ход.

— Ты… — я вспомнил, что в прошлых жизнях Итачи что–то говорил про Шисуи, кажется тот шаринган, который он помещал в меня с вороной, принадлежал тому парню.

— Нет, — по–своему интерпретировал мою задумчивость Итачи. — Я не убивал его. Он покончил с собой на моих глазах.

— И чем же я тогда напоминаю тебе твоего брата? — я подозрительно на него посмотрел.

— Ну, он был весёлым, всегда улыбался и шутил… Шисуи был очень добрым. Насколько добрым может быть шиноби.

— И покончил с собой? — удивился я.

— Не было другого выхода. По крайней мере, он его не видел. Он желал мира… Ты же его добился, — вздохнув, сказал Итачи. — Словно исполнились все его мечты. И я исполнил его напутствие.

— Печально, что он этого не видит, — вздохнул я.

— Может быть, видит, откуда–нибудь с небес… — сказал Итачи, подставляя лицо слабому ветерку, колыхнувшему его чёлку и принесшему несколько листьев.