— Мы на Кавказе так жа, — кивает цыганистый, — но там к этому попроще, даже охфицеры не брезговали.

— Матрёна! раздаётся истошный вопль-визг и мы бросаемся врассыпную. Через несколько секунд на позиции падает здоровенная бомба из мортиры. Жертв нет.

Почему в Севастополе мортирные снаряды прозвали «Матрёнами», ясно созвучие. Но «Матрёна» ещё ладно, а «Маркела» не хотите?

Укрепления у нас руки бы поломал проектировщикам и строителям. Пришли мы «на готовое» — и тут же пришлось переделывать. Доходило до невероятного в некоторых местах стены укреплений были такие, что их разносили бодучие козы[87], решившие почесать рога. Вообще, Севастополь оказался «бездонной дырой» по части потребления средств. К примеру, менее двух десятилетий назад на строительство укреплений в нём выделили колоссальную сумму свыше миллиона рублей. Ничего, «освоили» — да так, что незадолго перед войной пришлось выделять новые средства.

Система укреплений с инженерной точки зрения тоже на фонтан слишком широкие «окопы», к примеру. Землянки недостаточно защищённые от нормального ядра, Складские помещения бестолково расположены Но это мне понятно.

Хотя с приходом Тотлебена и накоплением опыта ничего так получается, грамотно для местных условий, я бы всё сделал иначе Ну да неважно.

Потягиваюсь и иду к Левашову ротный фактически «рулит» не только ротой, но и батальоном. Как-то так сложилось, что не везёт нам на комбатов то убьют, то ранят, то дизентерию подхватят. Восемь человек сменилось и теперь сюда никто не хочет идти, место считается «несчастливым». Можно было бы назначить Левашова, но вполне боевой капитан (недавно звание дали) и без того «непозволительно молод», да и числится за ним немало историй. Там и дуэли (именно во множественном числе), и мордобой (в том числе и чиновникам) и хамство и Много, в общем. Но на «Ржевского» не тянет очень суров и брутален. Такой если и станет героем анекдотов, то смеяться будут не над ним, а над другими персонажами оных.

— Илья Спиридонович, дозвольте? стучусь я в дверь землянки. Ротный сидит в расстёгнутом грязном мундире и пишет что-то на листке. Опять стихи? Или письмо?

Недовольный взгляд.

— Хочу сходить ночью к вражинам, — без обиняков сообщаю ему.

— Отпросись у подпоручика Корнеева.

— Не могу, Вашбродь, тот в город ушёл.

Морщится Корнеев «ни рыба, ни мясо», что он есть, что его нет. В бою не трусит, но решения принимать не любит, всячески ускользая от малейшей ответственности.

— Нашёл что-то или так, пошалить?

— Наметить хочу, что там вообще есть и куда стоит с робятами сходить потом.