Голова идет кругом; я ошарашено изучаю дикие лица людей и продавцов, и я толком ничего не понимаю. О чем они говорят? Неужели можно продать совесть? Только сейчас я замечаю, что на лицах покупателей нет масок. Это обычные люди с красными от злости и ярости глазами и трясущимися руками. Люди рвутся к ларькам, будто голодные собаки. Я вижу, как молодая девушка сидит за столом, а над ней нависает болезненно худой старик. Он вкалывает в ее вену на руке какую-то золотистно-красную жидкость. Лицо девушки не кажется мне здоровым, оно бледное, блестящее от пота, а веки подрагивают от судорог. Я невольно подаюсь к ней, потому что знаю, что должен помочь, но внезапно кто-то хватает меня за локоть и резко вытаскивает из образовавшейся толпы.

Я не сопротивляюсь, потому что понимаю, что это Джейсон. Я послушно выбираюсь из океана безумия и останавливаюсь только рядом с Норин Монфор. Она шумно вздыхает.

— Ты не должен был отходить.

— Я просто услышал… и сопротивляться сложно. Я не хотел.

— Может, мне привязать тебя? — Резко бросает Джейсон, на что я щурюсь.

— Попробуй.

— Прекратите. Сейчас не время выяснять отношения.

— Что здесь происходит? — Я смахиваю пот с подбородка и поправляю маску. — Здесь продают немыслимые вещи. Совесть, смертные грехи. Не понимаю.

— Ярмарка соблазна, — задумчиво протягивает Норин, — о ней ходят легенды.

— Но как сюда попали все эти люди? Я имею в виду… это просто люди. Обычные.

— А как сюда попал ты?

— Я — другое дело.

— Везде случаются исключения, мальчик, — раздосадовано хрипит Джейсон.

— Это не исключение. Это чистой воды безумие.

— Давайте не терять времени, ладно? — Норин пристально смотрит на меня и кивает, у нее удивительная способность глядеть не на человека, а внутрь него. — Потом поговорим.

Она права. Мы обмениваемся взглядами и бредем за толпой в Чистилище Люцифера, которое напоминает гигантский театр. И я, наконец, вспоминаю, зачем пришел сюда. Мне становится немного легче, ведь у меня есть цель. Когда есть цель, ты можешь предугадать конечный результат, а, значит, тебя не страшит неизвестность. Я стараюсь даже не думать о том, где я, и каким образом в склепе Мефистофеля оказалась целая улица и сооружение, размером с городскую мерею. Все это вполне обычно для мира, в котором я нахожусь. Это единственное, что имеет значение. Я должен абстрагироваться и на несколько часов стать человеком, который не подозревает, что за статуей Ангела Смерти есть иной мир.

Мир обычных людей.

Мы проходим в чистилище и оказываемся в вестибюле перед золотой лестницей. Я с удивлением притормаживаю. Выложенный мрамором разных цветов, вестибюль вмещает двойной пролёт лестницы, внизу у подножия лестницы стоят два бронзовых торшера — это женские фигуры, их лица, искореженные гримасой боли, овиты колючей проволокой. Над головами плавают яркие сгустки лучей. Я с интересом слежу за ними и невольно замечаю, что на расписанном потолке изображены различные музыкальные аллегории. По воздуху витают звуки стонущей скрипки.