— И что? — Норин округляет глаза и резким движением смахивает с лица волосы. — Не хочу ничего обсуждать, хочу уйти как можно дальше. Хочу убежать.

— От кого? — Тихо переспрашивает Мэри-Линетт, поджав губы. — Чего ты боишься?

— Я боюсь себя.

— Но ты не сделала ничего дурного.

— Я почувствовала! — Женщина хватается пальцами за грудь и горбится. — Здесь, я… я ведь дала себе обещание, что не поддамся, что не взгляну, не откроюсь.

— Но так невозможно жить. Ты и сама прекрасно это понимаешь.

— Мэри, жизнь — это… — Норин устало поводит плечами и вздыхает, — это не красивая история. Здесь не бывает так, как хочешь ты. Это редкость. А любовь — чувство, в которое по большей части все лишь верят, но которое почти никто в своей жизни не испытывает.

— Я не понимаю. Почему ты не борешься? Почему опускаешь руки?

— Бороться? С кем, Мэри? — Глаза женщины становятся огромными. — С Дьяволом? Я всю жизнь нахожусь под его опекой. Сколько себя помню. Он сильнее.

— Не говори так, — бросает Мэри-Линетт, — ты давала ему отпор.

— Лишь потому, что он позволял. Он играет, Мэри. Играет так безупречно! Ну, а я… я действительно поверила. — Норин неожиданно захлопывает ладонью рот и замолкает. Я не знаю, что меняется, но в моей груди вспыхивает нечто горячее. Женщина стирает слезы со щек, а я подаюсь вперед. Что-то тянет меня вперед. — Я поверила, что могу чувствовать.

— Можешь, — младшая Монфор хватается за руки сестры, — конечно, можешь.

— Он умирает, Мэри.

— Ты не знаешь.

— Он умирает, — голос Норин тверд, — мы можем позволить себе умереть ради других, но мы не можем позволить другим умирать ради нас.

По лицу Мэри-Линетт скатываются слезы. Она порывисто отворачивается, стягивает с шеи шарф и безвольно опускает руки. Женщина медленно покачивает головой.

— Это несправедливо, Люцифер лишает нас самого дорогого.

— Меня лишает.

— Нас.

— Мэри.