– Алекс, это было неизбежно. Язвительные диалоги, вялое примирение, раздраженные стычки,

словно хроническая болезнь, изматывали нас обоих. Это как разогревать старый суп, вроде и есть его уже не

хочется, однако и вылить жалко.

– Другими словами, к моменту расставания любовь к нему у вас тоже прошла?

– Да. Он очень изменился. Ушел в себя. Раньше был способен на поступки. Мы жили на окраине

городка, где остановка обозначалась лишь столбиком с дорожным знаком «Остановка автобуса». От дома

до него было примерно двести метров. Мы с малышкой Кэрол постоянно опаздывали к автобусу, и мне, с

дочкой на руках, приходилось бежать, чтобы успеть. Тогда Януш ночью выкопал столб и перенес его на три

метра ближе. Убедившись, что перемещение не вызвало негодование местных жителей, через две недели

он ночью переставил столб еще на три метра. Примерно через два года остановка была напротив нашего

дома, и мы всегда успевали на автобус, – с грустной улыбкой закончила свой рассказ Милена.

И, немного помолчав, добавила:

– Он обладал странным, я бы даже сказала, болезненным обаянием – инфантильный,

непрактичный, одухотворенно-мечтательный, словно рыцарь с гравюр Бёрдслея. В его молчаливости я

видела значительность и ум, в нерешительности – возвышенность чувств, в неустроенности —

неспособность гения жить, как обычные люди. Он был оригинален в суждениях, всякое коллективное

действие было ему чуждо. Он отличался от остальных мужчин, которые меня окружали. Но годы,

проведенные под одной крышей, не сблизили, а напротив, отдалили нас друг от друга. Время, прожитое с

любимым человеком, открывает глубинный пласт, слой характера, который расположен вдали от чужих

глаз. И вот ты слой за слоем раскрываешь человека, словно луковицу. А это сложный процесс,