— Что вы своим заклинанием собираетесь сделать и как оно должно мир исправить? — А вот это Айрин, я даже озадачился, откуда такая созидательность и точность.

— Хо-хо-хо, — благодушно прочухал профессор, чрезвычайно напомнивши в этот момент Санта-Клауса. Вот, наверное, почему он мне не понравился. Не люблю этого красномордого поганца со страшной силой. Тоже, впрочем, без объяснимых причин. — Сколько вопросов. Ну а вы, молодой человек, чего стесняетесь? Спросите, спросите меня! Что хотите знать? Какая команда выиграет чемпионат мира по хоккею? Из чего делаются ватрушки? Или, может быть, хотите знать, кто я такой, а? Дам чупа-чупс, если угадаете кто!

Достал из нагрудного кармана, действительно, чупа-чупс и выразительно подал его вверх, словно перед дитем малым.

Ну вот теперь отлегло: стало понятно, почему он мне не понравился. Давненько уже меня никто не пытался эдак высокомерно гнобить, как безответную дитятю с колокольни саркастического родителя. Дам чупа-чупс, если угадаете почему.

— Думаю, вы — тот парень, которому посочувствует вся реанимация, — ответствовал я, собравши в голосе всю доступную выдержку, и выдернул свой приз из мягких профессорских пальцев прежде, чем он успел перемениться в лице. Зачем, спрашивается? Я же не люблю конфеты. Подумал и вручил Айрин, как переходящее красное знамя.

— Не понял, — посетовал профессор, ошалело переводя взгляд со своей опустевшей руки на мигрировавший в руки Айрин цветастый шарик. — Вы это как… серьезно? Вы явились сюда и угрожаете мне расправой?!

— Да ну что вы, профессор. Это просто призыв к корректности в общении. Какой бы интеграл вы там ни вычислили, чтобы поднасрать в устройство мироздания, стоит ли корчить из себя папку на каждом углу?

— О! Вы же, как я понимаю, считаете, что это право приобретается вместе с автоматом?

— Нет, сэр. Оно никак не приобретается и вообще не распространяется. Это что-то типа аппендикса — бывает у каждого, и у каждого подлежит ампутации. Вопрос только в том, найдется ли вовремя хирург.

— Доктор Мейсон, а не пойти ли вам прогуляться по этому вокзалу? — Айрин ткнула меня локтем. — Нам бы как-нибудь разобраться с тем, что итак на кону, без довесков вроде твоего ущемленного достоинства.

— Да с удовольствием. — Я развернулся и двинул из профессорской ниши на простор аппаратного зала. Все равно, чувствую, из океанов профессорского самодовольства на мою неприязненную удочку ничего полезного не выловишь, да и сам он… знаем мы таких просветителей. Попал на место, где ему дали… даже не нажать на красную кнопку, а всего-то один из проводов к ней припаять — и все, полные штаны пафоса и «хо-хо-хо». Вот, знаете, мелочь, а задело. Так порой один косой взгляд весь день портит. И пиво кончилось. Банку я примостил, за отсутствием видимых урн, на ближайшую плоскую поверхность издающей тихий рык машины, запустил руки в брюки и побрел вокруг зала. Совершу полный круг. В финале его окажусь опять у профессорского лежбища. Если к тому времени не попустит — ударю светило науки в рыло, возможно даже с локтя. Я не Мик, но тоже радости мало. А в процедуре запуска нашего общего великого дела херр Нойманн не участвует, сам проболтался. Вот облом будет, все закричат «Ура!», бросят в небо конфетти и откроют шампанское, а он будет конвульсивно дергать конечностями, силясь нащупать в кровавом акияне лица ошметки носа. Типа с Новым годом, Санта. Ну да, я как маленький. А чего? Брутальным я уже был совсем недавно, могу немножко понянчить комплексы?