Преодолев соблазн немедленно залезть в карманы Брейгеля и поискать там жетоны, я повернулся и посмотрел на Русалку. Она уже умудрилась сесть и теперь исследовала языком поверхность губы возле того места, куда я её ударил.
– Скажи спасибо, что не проломил тебе череп, – сказал я, – только потому, что ты в теле человека, череп которого мне дорог. Ты вернёшь мне Вербу?
Она улыбнулась:
– Ну, если ты сейчас меня развяжешь…
– Всё, хватит! – перебил я её. – Не хочу слышать этот бред. Не вернёшь сама, я заставлю тебя её вернуть.
– Ты позвонил отцу, да?.. Дурачок. Ты думаешь, он тебе поможет? Даже если бы он мог тебе помочь, он всё равно не пошевелил бы и пальцем. Отец не вернёт твою Рамзесиху, она ему не нужна. И ты ему не нужен.
– Я знаю, – сказал я, повесил ружьё на плечо и облокотился о стену расселины. – Кто вы такие?
– Кто мы?
– Да, кто вы такие? Вы ведь не люди, да?
– Мы… – Она задумалась. – Ты должен понять, что ваш язык…
– Только не надо мне пороть сейчас эту чушь про «нет слов» и «не могу объяснить», я этого наслушался уже!
– Да люди вообще никогда ничего не слушают. Вы предпочитаете не понимать, а сразу разводить костры…
– Вы вечны?
– Ну что ты! Тех, кто соберется жить вечно, очень быстро убьют, чтобы они своим довольным видом не портили настроения окружающим.
– Я серьёзно.
– Я тоже. В этом мире никто не вечен. Боги умирают. Но
– Караим действительно твой отец?
– Да, – она грустно кивнула, – он действительно мой отец во всех смыслах этого слова. К несчастью. Ты не представляешь себе, что мне приходилось терпеть. Мой отец… за то, что он прятал меня от корректоров… он заставлял меня делать неприятные вещи… страшные вещи…
Её глаза, направленные куда-то мимо меня, выражали ужас, и я понял, что не хочу знать, какие именно вещи ей приходилось делать.