Я прошел через комнату. Бобби осталась стоять как приклеенная и пожирала глазами стену. Пусть себе стоит. Монтсеррат испарился.

— Давай деньги, — сказал Карлберт и протянул руку.

Мы поспорили на пять сотен баксов. Карлберт уже успел тормознуть меня у банкомата и заставил снять наличку.

— Ты еще не выиграл.

— Просто дай их мне, — настойчиво сказал Карлберт.

Я почувствовал, что эта комната — не место для споров.

Монтсеррат появился как раз в тот момент, когда я сунул в ладонь Карлберта свернутые в трубочку деньги. В своих могучих руках он держал большой фотоальбом. С неожиданной для него нежностью Монтсеррат открыл альбом и пролистал ламинированные страницы. Найдя искомое, он перевернул альбом и поднял его перед нашими глазами.

Это была глянцевая фотография Джона Уэйна, форматом 8x10. На снимке ему было лет шестьдесят пять — святыня с лицом, побитым временем, как старый ковбойский сапог.

Джон Уэйн: стоит в дверях салуна… кадр из фильма, без сомнений.

Джон Уэйн: герой, икона Америки.

Джон Уэйн: стоит в… в платье из розовой тафты.

Сукин сын, с его ногами и — в платье!

— Это фальшивка, цифровая подделка, — сказал я. — Ты это сделал в фотошопе или еще как-нибудь.

Монтсеррат молча покачал головой.

— Тогда где ты ее взял?

Монтсеррат так же молча смотрел на меня.

— Это все надувательство, — сказал я, показывая на стену. — Такую фигню делали сто лет назад, они старые, как Тигуанские библии.[111] Ты их сам сфабриковал. Качество хорошее, признаю, но это все надувательство. — Я повернулся к Карлберту. — Отдавай мои деньги.

У Карлберта глаза расширились, он затряс головой.

— В чем дело? — сказал я. — Не тормози. Игра окончена. Давай их сюда.

— Они настоящие, — просипел Монтсеррат. Он был не столько зол, сколько оскорблен.