— Я не понял его, но он заставил меня повторять снова и снова, пока у меня не получилось запомнить.

— Запомнить что? — выговорила она, уже не стараясь скрыть нотки паники в голосе.

Он велел сказать тебе: «Я хочу вернуть то, что было украдено у меня».

Нищий умолк, но его губы продолжали беззвучно шевелиться.

— Да, — произнес он и опять улыбнулся. — Получилось. Запомнил правильно. Я уверен. Не хотелось бы ошибиться в таком деле. Это значило бы, что в другой раз он выберет кого-то другого.

— Что-нибудь еще? — спросила она трепещущим голосом.

— А разве этого недостаточно? — ответил нищий с резким неприятным смехом, в котором, однако, звучали радость и удовлетворение.

Он отвернулся от нее и пошел вдоль по улице не то хромающей, не то подпрыгивающей походкой, какой ходят иногда резвящиеся дети, по направлению к изумрудно-голубым водам залива. Звонким голосом он слагал гимн своему новому призванию, восхваляя второе пришествие того, кого он считал Иисусом, нисшедшим с небес, но который, как подозревала Сьюзен, скорее был Антихристом и явился совсем из другого места. Ей хотелось присесть, чтобы получше обдумать свалившиеся на нее новости, оценить то, что ей довелось услышать, но вместо этого она быстро пошла прочь — почти бессознательно. После того как она успела набрать достаточно большую скорость, Сьюзен внезапно оглянулась назад, надеясь разглядеть какого-нибудь неотвязно следующего за ней человека, но единственное, что она могла увидеть, — это внезапно опустевшую улицу. Где-то далеко впереди уличная толпа, и полицейские, и проезжающие по улицам автомашины. Она сделала глубокий вдох, втягивая в себя перегретый воздух, и побежала со всех ног туда, где многолюдная толпа смогла бы гарантировать ей ложное чувство безопасности, которое было теперь ей столь необходимо.

Глава 16 Человек, скрывающий ложь

Глава 16

Человек, скрывающий ложь

Когда Диана Клейтон услышала голос сына в телефонной трубке, на нее нахлынули одновременно и радость, и страх. Первое из этих двух чувств объяснялось обыкновенной материнской привязанностью к сыну, к тому же так далеко от нее проживающему. Второе чувство объяснить было гораздо труднее. Оно было более сложного свойства, и немалую роль в нем играло смутное ощущение тревоги, которое давно подспудно копилось в ней и вот теперь проросло, словно семена, давшие всходы. В основе этого страха лежало пришедшее к ней понимание того, что все в их жизни устроено не так, как надо, и все необходимо менять.

— Мама? — спросил Джеффри.

— Джеффри, — отозвалась она, — ну слава богу, наконец-то. Уж я тебе звонила-звонила и все никак не могла дозвониться.