— Я ничего никому не скажу.

— Отдай! — скомандовала Джудит, и Ханна немедленно отдала ей черный камень. — Если ты все-таки скажешь…

— Я уже сказала, что не буду. Сколько раз еще повторять?

— Ну ладно.

Сестра повела ее к маленькому сараю для инструментов, где отец держит машинку для стрижки живой изгороди, мешки с удобрениями и старые газонокосилки, которые любит разбирать, а потом старается собрать заново.

— Это должно стоить моего доллара, — проворчала Ханна.

Она стоит очень-очень тихо, слушает музыку, становящуюся все громче. Похоже, та идет из просеки впереди.

— Я иду домой, Джудит! — кричит Ханна, не блефуя, так как неожиданно ей стало все равно, настоящая ли та штука в банке.

Солнце уже не кажется таким теплым, как секунду назад.

А звуки все громче.

И громче.

Джудит вынула пустую банку из-под майонеза из кроличьей норки рядом с навесом сарая и принялась рассматривать ее, вертя на солнце, улыбаясь находящемуся внутри.

— Дай посмотреть! — Ханна в нетерпении.

— Может, мне стоит заставить тебя дать мне еще один доллар, — ответила сестра, усмехаясь, не отрывая взгляда от банки.

— Ни за что! — вознегодовала Ханна. — Ни за какие коврижки. — Она попыталась выхватить стекляшку, но Джудит оказалась быстрее, рука Ханны скользнула по пустоте.

В лесу Ханна поворачивается и смотрит в сторону дома, потом в сторону просеки, ожидающей ее за деревьями.

— Джудит! Это не смешно! Я иду домой прямо сейчас!

Ее сердце стучит так же громко, как музыка. Почти. Не так, но близко.

Волынки и скрипки, барабаны, звон, как от тамбуринов.

Ханна делает еще один шажок в сторону просвета, потому что никогда не покажет сестре, что испугалась. Это глупо, сейчас ясный день, и она знает этот лес как свои пять пальцев.