— А я не рисовала голубей.

Она прижимает пальцы к оконному стеклу и не удивляется, когда оно раскалывается, разлетается, сверкающий бриллиантовый взрыв проникает внутрь, раздирая Ханну на части, распарывая грезу, пока не остается только бессознательный, прерывистый сон.

VII

— Я не в настроении, — говорит Ханна и ставит бумажную тарелку с тремя липкими несъеденными кубиками оранжевого сыра и парочкой крекеров «Риц» на угол удобного столика. Он завален флаерсами других шоу, премьер и галерей.

Она смотрит на Питера, потом на длинную белую комнату и холсты на стене.

— Думал, тебе станет лучше после прогулки. Ты теперь никуда не выходишь.

— Я прихожу к тебе.

— Вот именно, дорогая.

Ханна делает глоток теплого мерло из пластикового стаканчика, желая вместо него холодного пива.

— И ты говорила, тебе нравятся работы Перро.

— Да. Я просто не уверена, что готова к этому сегодня. В последнее время чувствую себя плохо, вся в себе.

— Это обычно происходит с людьми, которые дали зарок не заниматься сексом.

— Питер, я не давала никаких зароков.

И она следует за ним в первом медленном круге по комнате, перебрасываясь словами с людьми, которых едва знает или вообще не хочет знать, людьми, которые знают Питера лучше, чем ее, людьми, чьи мнения важны, и людьми, с которыми она желала бы никогда не встречаться. Ханна улыбается, кивает, потягивает вино, старается не смотреть слишком долго на эти огромные темные полотна, тянущиеся, словно масляно-акриловые окна поезда.

— Он старается увлечь нас вниз, к самой сути этих старых историй, — говорит Питеру женщина по имени Роза. У нее есть галерея где-то в престижной части города, там, где никогда не будут висеть картины Ханны. — «Красная Шапочка», «Белоснежка», «Ганзель и Греттель» — все эти старые сказки. Крайне постфрейдистский подход.

— Именно, — замечает Питер. Как будто соглашается, словно ему не наплевать, хотя Ханна понимает, насколько ему все равно.

— Как идет новый роман? — спрашивает его Роза.

— Как рот, забитый солеными чертежными кнопками, — отвечает он; дама смеется.

Ханна поворачивается и смотрит на ближайшую картину, это легче, чем слушать, как женщина и Питер притворяются, что наслаждаются обществом друг друга. Мрачный шторм черного, красного и серого, пятнистый хаос, борющийся, старающийся сложиться в образ, образ, застывший на границе восприятия. Вроде она видела фотографию этой картины в «Артфоруме».