В конечном счёте, через четыре месяца, плод, казалось, нащупал для себя нужный путь развития — принципиальное строение тела, отличное и от людей, и от форхильнорцев, и от вридов. Тело эмбриона теперь состояло из изогнутой словно подкова трубки, которую опоясывал обод из субстанции, из которой выходили шесть ног. У существа был внутренний скелет, явно различимый сквозь просвечивающие ткани тела, но скелет этот был не из гладкой кости, а скорее из пучков переплетённого материала.
Мы дали эмбриону имя —
Она была ещё одним ребёнком, взросление которого мне не суждено увидеть.
Но, как и в случае с моим Рики, я уверен — её удочерят, о ней будут заботиться, её будут кормить и всячески лелеять — если не команда «Мерелкаса», так необъятная, непостижимо громадная чернота с отростками, распростёршаяся по всему небу.
* * *
Бог был программистом.
Законы физики и фундаментальные константы были исходным кодом программы.
Вселенная была приложением, самой программой, которая к настоящему времени проработала уже 13,9 миллиарда лет.
Слишком ранняя способность цивилизаций перейти на другой уровень, отринуть биологию — она была багом, программной ошибкой, непреднамеренным усложнением. Но в конечном счёте, как следует постаравшись, программист сумел обойти этот баг.
А Вибадаль?
Вибадаль была продуктом. Она была смыслом всего.
Я желал ей только добра.
* * *
То была старая как мир прогрессия; то был двигатель эволюции. Одна жизнь подходит к концу, вторая начинается.
Я снова залёг в анабиоз, в котором пролежал следующие одиннадцать месяцев — с остановленной жизнедеятельностью и тела, и болезни. Но, когда Вибадаль окончательно развилась, Холлус пробудила меня вновь — как мы оба понимали, в последний раз.
Вриды объявили, что сегодня настал тот долгожданный день; сейчас плод созрел настолько, что пришла пора доставать его из инкубатора.
— Да представит она лучшее во всех нас, — произнёс Т-кна, тот врид, которого я впервые встретил месяцы — и столетия — назад.
Холлус качнула своим телом.
— «А», — донеслось из одной речевой щели.