«Немного. Совсем».

– Просто, знаете, Витглиц, нас тогда сняли с уроков и повели в бомбоубежище – за два дня до того, как приехал отец. Сказали, большая авария, но все уже тогда шептались, понимаете? Ядерный гриб, понимаете? Я сидел в бомбоубежище, слушал, как Стефан и этот, как его? Кей, что ли? Я слушал, как они сговариваются сбежать, а сам думал, а вы в это время все видели…

Он наконец поплыл: заплакал по-настоящему. От жалости к себе, от тоски по матери, по непрожитым годам с нею и с отцом. Я все ждала, когда он обвинит меня в этом, когда вспомнит, на кого тратил время Серж Куарэ, пока его сын собирал рюкзак и искал на карте интернат «для дебилов». Я смотрела на него сверху вниз, и снова шел дождь, он плакал со своим хозяином. Я ждала – непрошеная гостья в его жизни.

Вернее, прошенная, но не им.

Он иссяк, он молчал и смотрел на меня, а я совершенно не знала, как поступить в этой ситуации. «Сядь рядом, Соня, – подумала я. – Сядь и обними его. Все ты знаешь». Внутренний голос напомнил мне Джоан и Старка разом – а еще я подумала, что Анатолю может быть гадко.

Он видел то, что показал ему Кристиан.

– Куарэ, – позвала я. – Те сны, о которых вы говорили…

Анатоль помотал головой:

– Я болен, Витглиц. Я больной извращенец, простите меня, пожалуйста. Я, наверное, не так понял что-то из вашей памяти. Помните, у нас разные метафорические коды?

Я кивнула. И я сама не верила, что собираюсь возражать.

– Помню. Это не сны. Точнее, не ваши сны.

«Ты не поверишь, Анатоль. А если поверишь, то я или стану прошеной гостьей, или уйду».

– Витглиц…

– Помолчите. Кристиан появился в моей жизни…

* * *

Мы сидели в моем кабинете и смотрели друг на друга. В глазах Куарэ еще отражалась степь, а свет из окна казался тусклым, ненастоящим – как и весь мир по эту сторону.