– У тебя в любом случае заболит. Или голова от нитроглицерина, или кусок руки от карбида молибдена. Жри давай.

Джоан подняла пистолет и приставила его к плечу Кристиана.

– Соня, – позвал он. – И ты что, так это оставишь? Это же для тебя шоу. Сделай что-нибудь.

«Сделай что-нибудь!»

…Кристиан гладил ее щеки, и с них слезала кожа. Он уже умел контролировать карминную дрожь, а я не умела ничего – только смотреть, только пытаться что-то почувствовать. Девочка умерла, и только тогда он меня отпустил.

«Сделай что-нибудь!»

– Соня занята, – любезно сообщила Джоан сквозь грохот света, грохот пульса. – Соня думает и приходит к правильным выводам.

– Соня, – прошептал Кристиан. – Я приду вечером, Соня. Пусть дурочка думает, что она может меня держать. Я приду.

– А ну закрой рот и жри! – прикрикнула Малкольм.

«Это как свист кнута», – поняла я. Мне было холодно, и бретели бюстгальтера стали острыми от пота.

– …Я приду, – шептал Кристиан, и я видела только его глаза. – Я приду, мы разогреем вино – сильно разогреем, и когда оно закипит, я волью тебе его…

– Приходи.

Свет померк – и сразу же прояснился.

Я подошла к столу и положила на него трость. Алюминий покрылся коркой окалины, ручка сгорела у меня в ладони. Трость изогнулась, как лук, а набалдашник тяжелыми каплями стекал на пол.

Я вдохнула дым горящей резины, дождалась, пока смрад взорвется болью под переносицей, и повторила:

– Приходи.