– Не будь столь категоричной, – возразил Джек. – Если бы он слушался родителей, то вообще никогда не стал бы заходить в тот номер. И ничего бы не случилось.

– Господь с тобой, Джек! Неужели ты думаешь, что быть полузадушенным – это адекватное наказание за непослушание?

– Нет. Конечно, нет. Но…

– Никаких «но», – оборвала она, яростно помотав головой. – Мы знаем только, что ничего не знаем. Все это одни безосновательные догадки. А между тем мы понятия не имеем, когда он в следующий раз повернет за угол и окажется в одном из этих… провалов сознания… или в бесконечном фильме ужасов. Нам нужно увезти его отсюда! – Она сдавленно усмехнулась. – Иначе у нас самих начнутся видения.

– Не городи чепухи, – сказал он, но во мраке спальни снова вспомнил львов из живой изгороди, которые больше не стояли вдоль тропы, а блокировали ее: злые от голода ноябрьские львы. Холодный пот выступил у него на лбу.

– Ты ведь действительно ничего не видел? Я имею в виду, когда сам был в том номере? Совсем ничего?

Львы исчезли. Теперь ему виделась розовая занавеска с притаившимся за ней темным силуэтом. Закрытая дверь. И слышались приглушенные звуки, так похожие на шлепанье мокрых ступней по полу. Вспомнился лихорадочный, сбивчивый ритм собственного сердцебиения, когда он сражался с непослушным ключом.

– Нет, ничего, – ответил он, и это было правдой. Он действительно так и не понял, что с ним тогда произошло. И, если честно, не успел даже задуматься над реальной причиной появления синяков на шее сына. Оказалось, что он сам легко внушаем, а галлюцинации – заразны.

– И ты не передумал? Я имею в виду, по поводу снегохода?

От внезапно охватившей Джека злости его пальцы сжались в плотные кулаки

(Не надо давить на меня!)

по обе стороны тела.

– Я же обещал, что все сделаю, так? И сдержу слово. А теперь давай спать. У нас был длинный, трудный день.

– Еще какой! – сказала Уэнди. Слегка зашуршали простыни, когда она повернулась и поцеловала его в плечо. – Я люблю тебя, Джек.

– Я тоже люблю тебя, – машинально ответил он. Его пальцы все еще сжимались в кулаки, казавшиеся тяжелыми камнями на концах рук. На лбу пульсировала жилка. Она ведь не обмолвилась ни словом о том, что произойдет с ними после того, как они спустятся с гор, когда все будет кончено. Ни словечком. Только сплошные «Дэнни то», «Дэнни это» и «Джек, мне так страшно». О да, она и в самом деле была смертельно напугана всякими скелетами в шкафах, темными тенями за углом и прочей чертовщиной. Но у них существовали куда более реальные причины для страха. Когда они окажутся в Сайдуайндере, вся их собственность будет состоять из шестидесяти долларов наличными и одежды, в которой они туда явятся. Даже машину придется бросить здесь. А если в Сайдуайндере и найдется ломбард, что представлялось сомнительным, заложить им все равно нечего, кроме обручального кольца Уэнди, купленного за девяносто баксов, да портативного радиоприемника «Сони». Старьевщик даст им долларов двадцать в лучшем случае. Но только очень великодушный старьевщик. Работы никакой. Ни сезонной, ни на полставки. Разве что подрядиться расчищать от снега дорожки к чужим домам по три доллара за один заход. Превосходная картинка: Джон Торранс тридцати лет от роду, который когда-то публиковался в «Эсквайре» и лелеял мечту – причем совсем небезосновательную мечту – стать одним из ведущих американских писателей следующего десятилетия, с лопатой на плече ходит и нажимает кнопки звонков в домах захолустного городка… И эту картину воображение нарисовало ему куда живее, чем львов из ограды. Он еще сильнее стиснул кулаки. Так, что ногти вырезали на ладонях кровавые полумесяцы. Джон Торранс стоит в очереди, чтобы обменять свои шестьдесят долларов на продуктовые талоны, или приходит к местной методистской церкви, где раздают одежду для бедных, и получает ее вместе с презрительными взглядами жителей Сайдуайндера. Джон Торранс, объясняющий Элу, почему им пришлось срочно уехать. Почему они погасили топку и оставили «Оверлук» на милость вандалов и грабителей на снегоходах. Понимаешь, Эл, attendez-vous[16], Эл, там полно привидений, и они устроили охоту на моего мальчика. Прощай, Эл, не поминай лихом. Переходим к главе четвертой: «Для Джона Торранса наступает весна». Что тогда? А черт его знает, что тогда! Вероятно, им удастся добраться на своем «фольксвагене» до западного побережья. Только смени бензонасос, и в путь! Отъехать отсюда на пятьдесят миль к западу, а потом дорога пойдет все время под горку, и можно на нейтралке докатить до самой Юты. Или до солнечной Калифорнии – штата апельсинов и безграничных возможностей. Человека с его безупречным прошлым алкоголика, хулигана-задиры и охотника за привидениями там ждут с распростертыми объятиями. Занимайся тем, к чему лежит душа! Хочешь в туристический бизнес – продавай билеты на междугородние автобусы. И в автомобильной индустрии дело найдется – мой машины, облачившись в прорезиненный костюмчик. Ах, вы предпочитаете что-нибудь связанное с кулинарным искусством? Так почти в любой закусочной требуются уборщики. Не боитесь материальной ответственности? Пожалуйте в автозаправщики. Там, кстати, пригодятся интеллектуальные способности: нужно уметь правильно дать сдачу и откатать копию кредитной карточки. «Двадцать пять рабочих часов в неделю по минимальной ставке, вот и все, что я могу предложить, друг мой». Приятно слышать такое во времена, когда цена буханки хлеба уже перевалила за шестьдесят центов.