Кровь начала медленно стекать с его ладоней. Те же стигматы, разве не похоже? Он сжал пальцы еще сильнее, доводя себя болью до исступления. Жена мирно спала рядом. А что ей? У нее никаких проблем. Он же согласился увезти ее с Дэнни от большого и страшного чудища, так о чем теперь заботиться? А потому, видишь ли, Эл, я подумал, что лучше всего будет…

(убить ее.)

Мысль возникла словно ниоткуда – простенькая и без прикрас. Желание вытащить ее из постели, голую, ничего не понимающую, еще толком не проснувшуюся; наброситься на нее, ухватиться за шею, как за ствол молоденькой осинки, начать душить, пережав большими пальцами трахею, а сзади упершись в основание позвоночника. Сначала вздернуть голову вверх, а потом с силой обрушить на пол, и так раз за разом: молотить, крушить, разбивать. Можешь трепетать и молить о пощаде, детка. Крутиться, извиваться, таращиться. Я заставлю тебя заплатить за все. Испить чашу наказания до дна.

До него вдруг донеслись чуть слышные приглушенные звуки, исходившие откуда-то извне его пришедшего в лихорадочное возбуждение сознания. Он посмотрел в другой конец комнаты и заметил, что Дэнни снова забеспокоился во сне, ворочаясь и ногами спихивая с себя одеяло. Из груди мальчика вырывался стон – слабый и сдавленный. Какой кошмар на этот раз? Женщина с синюшным лицом, давно уже мертвая, преследует его по коридору отеля? Джек так не думал. Что-то иное мучило Дэнни во сне. Что-то гораздо более страшное.

Это заставило Джека очнуться. Он встал с кровати и подошел к сыну, чувствуя тошнотворный стыд. Ему следовало думать о Дэнни, а не об Уэнди и себе самом. Только о Дэнни. В глубине души он понимал, что какой бы скверный оборот ни приняли дела дальше, Дэнни необходимо было вывезти. Он поправил одеяло, а сверху положил плед. Мальчик уже успокоился. Джек дотронулся до его лба

(с какими монстрами он сражался за этой тонкой косточкой?)

и почувствовал тепло, но не лихорадочное. Дэнни снова безмятежно спал. Как ни странно.

Джек вернулся в постель и попытался заснуть. Но сон не шел.

Как же несправедливо, что жизнь складывалась подобным образом: неудачи преследовали его повсюду. Даже приезд в «Оверлук» не сбил их со следа. Когда завтра к вечеру они доберутся до Сайдуайндера, все его вновь вспыхнувшие надежды исчезнут, растают в голубой дали, как любил говаривать сосед Джека по университетскому общежитию. Поневоле он рассматривал возможные варианты дальнейших событий, если бы они никуда не уехали, сумели бы выдержать здесь свой срок до конца. Он бы закончил пьесу. Так или иначе, но сумел бы найти подходящий финал для нее. А его собственное двойственное отношение к главным героям могло бы даже добавить интригующих мазков к завершающим сценам. Вероятно, он смог бы даже заработать какие-то деньги – это было вполне реально. К тому же Эл способен убедить совет школы в Стовингтоне вернуть ему работу. Скорее всего его примут на условиях испытательного срока – а он может длиться до трех лет. Но кто знает, если Джек не начнет пить и будет продолжать писать, ему едва ли понадобится торчать в Стовингтоне целых три года. Прежде он Стовингтон ни в грош не ставил. Задыхался там, словно погребенный заживо, однако следовало признать, что это был незрелый подход. И разумеется, как можно получать удовольствие от работы преподавателя, если ведешь уроки с глубочайшего похмелья два дня из трех? Ничего подобного не повторится. Он будет относиться к своим обязанностям гораздо более ответственно. В этом у него не было ни малейших сомнений.