– Ты больше не увидишься с этим мальчиком, – отрубил он.

Генри отвернулся и побежал через кладбище, устланное, как ковром, пурпурной ипомеей. Мамины каменные святые в унисон шевелили пористыми губами…

– Не надо было им этого делать!

Вьюны ползли вверх по его ногам, плети крепко охватывали мышцы.

– Пустите! – заорал Генри…

…и очутился в убогой комнате, полной опиумного дыма, где полуодетые мужчины валялись вповалку со стеклянноглазыми проститутками. Генри услыхал колкое треньканье музыкальной шкатулки. Он пошел за звуком, завернул за угол и увидал женщину под густой вуалью, сидящую на соломенном тюфяке. Она крутила ручку и плакала – тихо, совсем тихо. Она была маленькая, хрупкая, молодая – не сильно старше самого Генри. Он ощутил ее горе и подумал, что надо бы вытащить ее из этого скверного места.

– Мисс, – сказал Генри, подходя поближе, – почему бы вам не посмотреть другой сон? Хороший, счастливый сон?

Женщина перестала плакать. Взгляд ее глаз сквозь вуаль был темен и тверд.

– Все мои сны мертвы, – прорычала она. – Это ты убил их!

И c быстротой гадюки она воткнула кинжал Генри в грудь.

Он мгновенно проснулся, тяжело дыша, рукой схватившись за сердце.

– Я в порядке, со мной все хорошо, – пробормотал он, испуская долгий облегченный вздох.

Потом глянул на часы, увидал, что уже почти три, и завопил дурным голосом.

– Дьявол! – шипел Генри, хватая пальто и на ходу цепляя подтяжки за плечи. – Тэта меня убьет.

Хорошо поставленное шоу

Хорошо поставленное шоу

Тэта сердито мерила шагами кулисы, когда Генри ворвался в театр на такой скорости, что споткнулся и чуть не полетел кувырком к ее ногам.

– Ну, прости, прости! – сказал он, клюя ее в щеку.

Ее темные глаза полыхнули.

– А ты рискуешь, Ген! Еще чуть-чуть…