Светлый фон

Ужасное предчувствие беды вдруг накрыло ее – ни с того ни с сего; непонятно, куда его приткнуть.

– Да, дружочек?

– Нет, ничего… Сегодня в то же время?

– О-че-лют-но! – сказал Генри, наслаждаясь тем, как сердито Лин поджимает губы.

О-че-лют-но

Довольно, чтобы нас спасти

Довольно, чтобы нас спасти

Во сне, который ее наконец, поймал Аделаида Проктор была семнадцатилетней девушкой с вызолоченными летним солнцем волосами. А еще там был большой дом, и колодец, и фургон, в котором папа возил их по воскресеньям в город. Все, как она помнила… когда она позволяла себе роскошь помнить. Ностальгия, как и морфин, лучше всего в малых дозах. Сквозь ткань сна плыло пение – сладкий девический голос, к такому ее слух был непривычен. Песня была – сама утонченная мука, словно вереница нот длинной лозой пробиралась в душу и сплеталась усиками с ее сокровенной жаждой. А душа Адди полнилась жаждой. Она была просто готова разорваться.

– Элайджа, – сказала Адди, называя жажду по имени.

И словно по мановению волшебной палочки, он оказался рядом – тенью на краю кукурузного поля, за которым вздымался шпиль старой церкви.

– Освободи меня, Аделаида, – прошептал он.

Раньше она не могла этого сделать – а теперь не хотела об этом даже думать; теперь, когда возлюбленный стоял подле нее, а жажда была сильна как никогда.

– Ты сделаешь это для меня, Адди? Сделаешь?

– Да, – прошептала она с лицом, мокрым в лунном свете. – Все, что ты хочешь. Все.

Во сне Аделаида Проктор встала с кровати и прошла к туалетному столику. Она открыла ящик, вытащила музыкальную шкатулку, повернула ключик и улыбнулась, когда крошечная французская балерина закружилась под сладкий перезвон песенки, популярной еще до Гражданской войны. Адди помнила, как последний раз танцевала с Элайджей, как он взял тогда ее руку и вывел в центр круга… Какой же он был тогда красивый, как улыбался ей через весь зал, ожидая, пока остальные пары пройдут свои фигуры. C каким нетерпением она ждала повода еще раз коснуться его руки.

Адди прошла в темную гостиную. Человек в цилиндре сидел в моррисовском кресле. Его ломаные, c грязной каймой ногти так и выстукивали по деревянному подлокотнику: раз, два, три… раз, два, три… Он дружески кивнул Аделаиде.

– Освободи меня, любовь моя… – сказал у нее в голове Элайджа.

Освободи меня, любовь моя

Аделаида Проктор, все так же не просыпаясь, вышла из квартиры. Лампы в коридоре мигали, пока она шла мимо. В конце коридора располагался мусоропровод, выводивший внизу в мусоросжигательную печь. Она потянула за рукоятку; распахнулась металлическая пасть, голодная, жаждущая. Аделаида сняла с железного ларца крышку и один за другим побросала его содержимое в бездну: сначала пальцевой сустав, потом зуб, потом прядку волос. Потом погладила ферротипию Элайджи, не решаясь расстаться с нею даже во сне, – но, наконец, бросила и ее и постояла, слушая, как она громыхает вниз по шахте.