Бабуля была на месте. Рука свисает, рот открыт. Джордж разглядывал ее, уголком сознания отметив, что на лбу у него выступили крохотные капельки пота. Смотрел и пытался сообразить, не возьмет ли он на себя слишком большую ответственность, если поднимет сейчас холодную руку бабули и вернет туда, на постель, где лежит все остальное. И наконец решил, что да, пожалуй. Пожалуй, все же не стоит. Это будет слишком. Дотронуться до нее он все равно не сможет. Что угодно, только не это!

Медленно, словно плывя в некой густой жидкости, наполнившей вместо воздуха комнату, Джордж приблизился к бабуле. Стоял над ней и смотрел. Бабуля была совсем желтая. Частично из-за света, падающего с потолка, но не только из-за него…

Громко, со свистом втягивая воздух, Джордж ухватился за край покрывала и натянул его бабуле на лицо. Затем отпустил, и покрывало немного сползло, обнажив то место, откуда на желтоватом морщинистом лбу начинали расти волосы. Собравшись с духом, он снова схватился за покрывало, стараясь держать при этом руки как можно дальше от головы бабули, чтоб ненароком не прикоснуться к ней, пусть даже через ткань, и снова натянул покрывало. На этот раз оно осталось на месте. Слава Богу… Страх немного отпустил Джорджа. Он практически похоронил ее. Да, именно похоронил. Потому что мертвецов всегда полагается прикрывать, а это все равно что хоронить. И поступил он правильно. Как положено.

Затем он посмотрел вниз, на свисающую с кровати и непохороненную руку, и с удивлением понял, что теперь вполне способен дотронуться до нее. Поднять, сунуть под покрывало и похоронить со всем остальным, что осталось от бабули.

Он наклонился, схватил холодную руку и приподнял ее.

Рука дернулась и крепко впилась ему в запястье.

Джордж взвизгнул. И отпрянул, сотрясая дом страшными криками – звуки его голоса сливались с воем ветра, треском и поскрипыванием старого дома. Он отпрянул, тело бабули съехало набок, рука снова свалилась, задергалась, изогнулась, стала цепляться за воздух и… наконец снова безжизненно повисла.

Все в порядке. Ничего страшного. Это был всего лишь рефлекс.

Джордж кивнул, словно в подтверждение правоты своих слов. Затем вспомнил, как изогнулась рука бабули, как вцепилась в его запястье, и снова вскрикнул. Глаза его вылезали из орбит. Волосы встали дыбом от страха. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвет грудную клетку.

Мир перекосился, качнулся, завертелся, словно безумный, потом снова вернулся в исходное положение. Снова качнулся… Крен происходил всякий раз, как только он пытался мыслить логически. И им овладевал панический, до мелкой дрожи, ужас. Он заметался, желая лишь одного: выбраться из этой комнаты, бежать куда глаза глядят – в другую комнату, вон из дома и дальше три-четыре мили по дороге, туда, где можно будет наконец успокоиться, взять себя в руки. Но в те секунды он метался, точно слепой и обезумевший, и врезался в стену – промахнулся мимо двери фута на два, не меньше.