– Данты не…
– Очень даже да, – мрачно говорит он. – Они как трусы поражают нас лазером из космоса – да они и есть трусы. Но мы все равно добьемся успеха.
Зейн и Тед выходят из БЧРС и неуверенно делают шаг навстречу Джейку. Он показывает им кулак, и оба отступают.
Я снова обретаю дар речи.
– Ты не знаешь, что такое успех.
– Я знаю, что такое отсутствие успеха! – резко говорит Джейк.
Дженна – моя Дженна, растерянная и расстроенная, но нисколько не испуганная, – говорит:
– Но я все равно не понимаю, почему…
– Дженна, у меня нет на это времени! Ты что, не понимаешь? Мне сейчас нужно уходить, пока бог знает какие следящие устройства, которые используют эти подонки, меня не обнаружили. Мне надо уходить.
Они смотрят друг на друга. Я не понимаю этого взгляда. Я никогда не был таким, как они сейчас: неистовым, бросающим вызов, страстным.
– Папочка, – повернувшись ко мне, говорит она, и я понимаю, что остался один. Она уже много лет не называла меня «папочкой». Дженна называла меня «папочкой», когда ей было три года, и она бежала ко мне, чтобы я поднял ее на руки. Когда ей было семь лет, и она держала меня за руку во время прогулки возле залитой солнцем реки. Когда ей было одиннадцать лет и она, опершись подбородком на руку, слушала, как я рассказываю ей о гибридизации растений. Тогда Дженна любила меня, а не какой-то образчик устаревшей, гиперсексуальной, опасной «мужественности» с ножом в руке и жизненной позицией, способной уничтожить весь мир.
Или переделать его.
Слезы душат голос Дженны.
– Папочка, я должна с ним уйти, – говорит она. И яростно добавляет: – Мне нужно
Она верит тому, что он ее отпустит. Он верит всему. А он ничему не верит.