– И ты избрал карьеру отца, – кивнула Валентина.
– Который, чтобы кормить и одевать семью, подрабатывает на кирпичном заводике. Но я ни в коем случае не бизнесмен, у которого есть семья и дети. Прежде всего семьянин, у которого есть какое-то дело. Лини согласна со мной.
– Лини?
– Жаклин. Моя жена. Она пришла к такому же выводу, только собственным путем. Мы прилежно исполняем свою работу, чтобы обеспечить место под солнцем и уважение общества, но настоящей жизнью мы начинаем жить, когда возвращаемся домой. Мы живем друг для друга, для детей. Так что мне никогда не попасть в историю.
– Ты будешь немало удивлен, – пробормотала Валентина.
– О такой жизни скучно читать, – возразил Ольяду. – Хотя жить такой жизнью – самая занимательная вещь на свете.
– Значит, секрет, который ты скрываешь от своих искалеченных жизнью братьев и сестер, заключается в том, что личное счастье превыше всего.
– Мир. Красота. Любовь. И прочие пресловутые абстракции. Может быть, я вижу только их барельефы, но зато они мне близки.
– И научился ты этому от Эндрю. А он знает об этом?
– Думаю, да, – пожал плечами Ольяду. – Хотите, открою мою самую сокровенную тайну? Когда мы остаемся с ним наедине, ну, может, при этом присутствует еще Лини, – так вот, когда мы остаемся наедине, я зову его папой, а он зовет меня сынком.
Валентина даже не пыталась удержать хлынувшие из глаз слезы. Отчасти она оплакивала его, отчасти себя.
– Так, значит, у Эндера все-таки есть дети, – прошептала она.
– У него я научился, что значит быть отцом, и сам стал чертовски замечательным папашей.
Валентина немножко подалась вперед. Пришло время переходить к делу.
– Это означает, что ты больше, чем кто бы то ни было, теряешь, если мы не преуспеем в деле спасения Лузитании. Ты лишишься чего-то поистине прекрасного и чудесного.
– Знаю, – вздохнул Ольяду. – Получается, что на деле я оказался чистой воды эгоистом. Я счастлив, но ничем не могу помочь.
– Ты не прав, – возразила Валентина. – И пока не понимаешь этого.
– Но что я