Андрея и Альбину разделили еще на аэродроме, и он не знал, куда ее отвезли. Впрочем, он не беспокоился о ней, зная, что с ней ничего не случится.

Несмотря на двусмысленность и непредсказуемость своего положения, Андрей в первые дни не мог не наслаждаться самыми простыми прелестями жизни — горячей ванной, чистыми простынями, умеренно вкусной и умеренно обильной едой на секретной вилле управления А-6, где его содержали. Карл Фишер приезжал чаще всего утром, но порой задерживался, и Андрей мог гулять в небольшом саду особняка, окруженного высоким непроницаемым деревянным забором. Но следует признать, что в мыслях Андрея не было побега или бунта, — он предпочитал не думать о завтрашнем дне.

Произошла простая человеческая история — ему предложили выбирать между смертью и неизвестностью. И он выбрал неизвестность, как выбрал бы любой нормальный человек. Рассуждая так, Андрей понимал, что в этих рассуждениях таится слабость, потому что под словами «нормальный человек» он понимал некоего европейца или русского начала века, но никак не советского гражданина, который должен был по своему воспитанию и искреннему образу мыслей предпочесть смерть в лагере или тюрьме общению с фашистами — расистами и врагами Советской страны.

Андрей беседовал с Фишером искренне, тем более что никому никогда не приходило в голову брать с Андрея подписку о неразглашении тайн, которые он увидит в зоне Полярного института, хотя бы потому, что никто не думал, что он выберется оттуда живым. К тому же тайна атомной бомбы охранялась столь строго и успешно, что о действительной цели строительства знали буквально несколько человек во всем мире. Это было бы невозможно в любой другой стране, но обычно для страны Советской.

Впрочем, Андрей не знал, насколько он полезен и интересен Фишеру, которого интересовали не только события последних дней, но и вся история сооружения полигона, которая прошла на глазах у Андрея, а также описания всех людей, с которыми он так или иначе сталкивался в лагере и городке, слухи и сплетни, которые там распространялись, — Фишер знал русский, хоть говорил с акцентом и ему не хватало слов. Он использовал невиданный ранее Андреем магнитофон, записывая его слова на большие катушки коричневой пленки.

Фишер не столько допрашивал Андрея, сколько разговаривал с ним. В этом была разница между ним и отечественным следователем, и Андрей был благодарен Карлу за этот способ общения. Он привык к тому, что его допрашивали как врага, унижали и уничтожали с первых дней допросов. Фишер же был откровенен.