В тот же миг Фабье взвизгнул, отшатнувшись от манула. Сам же оборотень, получив секундную запинку, одним рывком вывернулся из рук фифы, шлепнувшись на пол.

Раздумывать было некогда, и Май побежал, не особо глядя куда. А потому даже не удивился своей невезучести, когда вылетел прямо к алтарю под ноги священника.

Тот что-то вещал, но запнулся, стоило только ему завидеть неожиданного гостя. Манул застыл ни жив, ни мертв. Хоть стоящий напротив него мужчина и не был охотником, он все равно принадлежал к «говорящим от имени Ириилова», а значит, мог вполне спокойно увидеть истинную суть вещей.

— Господа, простите, а чей это манул? — раздался под стрельчатыми сводами храма спокойный и глубокий голос этого «говорящего».

— Мой! Простите, ликоподобный.

В сторону алтаря уже на всех парах неслась та самая фифа, шелестя роскошными юбками.

Попадать в руки глупой женщины Маю хотелось не более, чем видеть постную пафосную мину священника. А потому оборотень, зашипев, метнулся в строну предполагаемого выхода.

Теперь дорогу ему осложняли поднявшиеся на поимки прихожане. Народ, проникнувшись трагедией фифы, решил поучаствовать в ловле, вскакивая со своих мест.

— Двери, двери заприте! — несся чей-то воинственный глас.

— Лови его! — вторил ему другой голос.

— Мазилы криворукие! — вторил им еще чей-то голос.

— Дети мои, прошу, успокойтесь, — срывающимся голосом пытался призвать к порядку взволнованный народ «говорящий».

Двери какой-то умник действительно успел закрыть, причем, прямо перед носом манула. Кошак вовремя затормозить не успел, стукнувшись лбом прямо в дверь.

«Вот говорил мне тятенька не ходить в храмы…»

Раздумывать над несправедливостью жизни манулу не дали. Умник, закрывший двери не спал, кинувшись на поимку. Оборотень, оскалившись, полоснул его по руке, побежав обратно к алтарю. Там он как раз видел небольшую, приоткрытую дверцу.

Народ, с разочарованным стоном понесся вперед, пытаясь преградить манулу дорогу. Кто-то даже догадался перекинуть лавки, пытаясь перекрыть Маю дорогу. Нашелся даже оригинал, запуливший в него ладанкой с благовониями. И попал ведь в цель, стервец!

Май мяукнул жалобно, поняв, что от ядреной смеси запахов у него напрочь отбило обоняние, а вместе с ним и слух и зрение.

Оборотень с ужасом понял, что начал стремительно терять ориентацию, на всех парах летя прямо в руки фифы.

«Врагу не сдастся наш гордый манул…» — пронеслась в голове Мая последняя, относительно здравая мысль.

* * *