— Единственная, выявленная мною на данный момент, — самодовольно подчеркнула директриса, выразительным жестом указывая на дверь.

Девчушка присмирела и даже убрала руки со стола, о чем-то задумавшись. Уходить она все еще не желала. Вот упрямая ослица!

— А если я научусь этим нормам поведения, вы возьмете меня?

— Ты их для начала выучи, — фыркнула директриса.

— И все же?

— Хорошо, раз вы так на этом настаиваете, дорогуша я скажу так: если за неделю выучишь нормы этикета и пройдешь экзамен у всех преподавателей пансиона — то я возьму тебя.

Мадам Бонт не отказала себе в удовольствии насладиться откровенно растерянным выражением личика селючки. Вот так-то! Выкуси, девчонка!

— Хорошо, я принимаю ваше предложение! — после недолго молчания выпалила деваха, заставив директрису затрепетать от гнева.

— Вот и отлично. На этом попрошу вас покинуть мой кабинет! — подытожила женщина.

Прожив долгую жизнь, мадам Бонт была точно уверенна, что более эту насмешку над благородной леди не увидит никогда. Женщина знала, что на словах храбриться всякий горазд, а вот доказать делом могли лишь единицы. Именно поэтому на последующий от ее личной помощницы вопрос она ответила вполне лаконично:

— Нет, дорогая Клер, можешь не боятся за репутацию пансиона. Как свинью ни выряди, а своим хрюканьем она развеет все очарование от шелков и парчи. Ты сильно переоцениваешь способности этой девки. Этикету учатся годами, под бдительным присмотром гувернеров. Редко даже у какого аристократа есть это врожденное благородство, а тут ты про эту дурноголовую панночку говоришь. Она не справится с экзаменом даже, если все же решит выступить. Мы попросту уничтожим, раздавим ее своим опытом и авторитетом. Свиней в пансионе нам не надо, верно?

Помощница охотно поддакнула, просветлев лицом. Мадам Бонт эта женщина искренне обожала.

* * *

«Ну что, получила, да?»

Даже в сознании Солохи голос Мая буквально распирало от язвительной желчи. В отличие от подавленной девушки кошак был явно доволен жизнью. Нежась под лучами ясного солнышка, он отдыхал как телом, так и душой, не отказывая себе в удовольствии потянуться и выпустить когти в руки селянки.

Солоха, погруженная в свои мысли, этого совсем не замечала, машинально почесывая манула за ухом. С ужасом Маю приходилось признавать что он, подобно Лану начал испытывать некую двойственность: с одной стороны ласка льстила его кошачьей натуре, а с другой — злила человеческую.

«И убери свою руку с моей головы! Я тебе не ласковый зверек, поняла?»

— Ага, поняла, — сказала Солоха, в тот же миг вручив свою ношу Лану. Опешивший вовкулака даже замер, округлившимися глазами глядя на кошака. Реакция манула стала аналогичной. Шерсть оборотня встала дыбом, а из горла раздался утробный, звериный рык. В кошачьем обличье инстинкты только обострились, вынудив темную строну души Мая действовать.