— От эдакой картины и меня бы стошнило, — хохотнул нервно трактирщик.

— И что, никаких следов? Никаких подозрений?

— Точно! Народ как телят шинкуют, а стража и в ус не дует! Нет, положительно, при Ульсе жилось лучше…

Манул резко поднялся. Слушать пьяные бредни дальше он посчитал моветоном, вразвалочку направившись к выходу.

После кваса ему действительно стало легче. По крайней мере, в пределах средней паршивости. В таком состоянии он уже был морально готов ко встрече с Солохой.

Выйдя, оборотень глубоко вздохнул, потянувшись до хруста в суставах, оглядев еще раз округу. За время его отсутствия ничего не поменялось: улица все так же напоминала обитель голытьбы и бедноты, в свете солнца казавшейся просто вымершей. Оживляло картину только заливистое щебетание какой-то птички. Певунья выводила такие рулады, что заставила приостановиться даже манула.

Май неожиданно побледнел, как-то внешне ссутулившись. Незамысловатые трели птички-синички напомнили ему прошлое. Зло прикусив губу, оборотень резко развернулся, побредя совсем в другую часть Белграда. Всплывшие воспоминания накатили удушающей волной, заставив наскоро пересмотреть свои планы. Пожалуй, Солоха могла подождать еще немного…

* * *

К полудню солнце закрыли невесть откуда набежавшие тучки, принеся с собой резкие порывы холодного ветра. Он сорванцом гонял по узеньким городским улочкам, катая по дороге всякий мелкий сор, разнося по окрестностям въедливые запахи гнили и помойки. Подкрадывался со стороны, нападая на зазевавшихся прохожих, забираясь под плащи, покусывая носы и уши, заставляя даже самых суровых мужиков из городской охраны стирать невольные слезы.

На пустыре ветер задувал еще агрессивнее, нежели среди обветшалых лачуг Северного Квартала, гуляя размашистой походкой по старинным надгробиям, пригибая к земле стебли чахлых травинок. Пытался затронуть он и одиноко бредущего вдоль могил путника: забирался под полы расхристанной рубахи, трепал грязную паклю волос, обмораживал своим дыханием кожу.

Однако никакие его ухищрения не могли совладать с уверенной, ровной походкой окончательно оклемавшегося манула.

Оборотень задумчиво оглядывал окрестности, все еще не понимая, почему вдруг решил прийти сюда.

За последний год тут так ничего не изменилось: все такое же запустение и ровные ряды братских безымянных могил, где покоился прах сотен, если не тысяч убитых. Сюда свозили тела умерших воинов, тут хоронили крепостных, сюда сбрасывали трупы умерших бедняков… Тут нашел свое место и Плакса.

Май безошибочно определил нужную ему развилку, остановившись у старого, полуразрушенного холмика. Никаких опознавательных знаков он не имел, но Маю они и не требовались.