— Возвращение на родину, в Японию, — это позор, равносильный самоубийству, проклятие, презрение на всю жизнь

— Наши суда сейчас выходят на промысел и все чаще и чаще появляются в этом районе. Они снимут нас, и ваша жена будет спасена, ею тут же займутся врачи.

— Ею, как и всеми нами, тут же займется ваша кампетай — контрразведка. Не забывайте: мы военнослужащие и подданные Японии.

— Вы не военнослужащие, а какие–то «потешные войска» вроде петровских. Война давно кончилась — ну как мне вас убедить? Ваши военнопленные разъехались по домам. Никакая контрразведка вам не грозит — вы не сделали в нас ни одного выстрела Как мне еще втолковать вам это? Что нужно, чтобы вы поверили?

— Ничего. — Токуда взглянул на него из–под насупленных бровей. — Не считайте меня несмышленым, наивным ребенком. Законы войны суровы, и уж во всяком случае, никто не станет тратить ни сил, ни денег на какую–то бедную больную японку, да и никто не обязан это делать.

— У вас не станут, а у нас станут, — горячо начал Бахусов. — Могу поклясться всем, чем угодно, если хотите, — памятью своего отца… Я никогда не давал такой клятвы, а сейчас дам Ваша медлительность убьет ее. А потом угрызения совести убьют вас. — Он немного помедлил. — Меня бы, на пример, убили. Да и вас тоже — вы человек честный. Пока не поздно и болезнь не зашла далеко, решайтесь.

— Все не так просто, как вы думаете. — Токуда наморщил лоб и глубоко вздохнул. — Мы слишком долго были оторваны от всего мира, и возвращение в него не принесет ничего хорошего, а ее, выбив из привычной колеи, сведет в могилу. Рухнет последняя надежда.

— Какая надежда? Вы же рассудительный и разумный человек. Не стройте иллюзий. На что вы надеетесь? На чудо?

— В чудеса я не верю, но ей всегда весной и летом становилось лучше, она оживала.

— А потом неотвратимо наступит осень и зима, и ей вновь станет плохо. Вы просто жестокий упрямец, если в состоянии спокойно наблюдать, как медленно угасает близкий вам человек.

— Я бы никому не простил таких слов. — Глаза коменданта сузились и стали злыми. — Но вам делаю скидку на молодость и искреннее, как мне кажется, желание помочь Сумико–сан. Хотя и не уверен окончательно, нет ли у вас стремления самому поскорее попасть домой под видом бескорыстной помощи моей жене.

— У меня? — оторопел Бахусов. — У меня? Да я все равно убегу, об этом вы знаете. Не сегодня, так через месяц, год, но убегу, как, несмотря ни на какие заслоны и оковы, бегали наши пленные из фашистских застенков и лагерей. Не сомневайтесь. Но в данном случае речь не обо мне, а о больной женщине, которой я обязан жизнью. В данной ситуации вы эгоист, и грош цена, простите меня, Токуда–сан, вашей так называемой счастливой тихой и безоблачной любви.