Его спас невидимый силовой поток. Он понемногу относил сигома от Горловины. И сигом помогал ему, как мог, переключив все свои двигатели. Он манипулировал капсулой так, чтобы она двигалась по силовым линиям, идущим от Горловины.

Но когда он удалился на достаточное расстояние и поля Горловины перестали терзать его, пришли другие муки — муки неудавшегося дела, незавершенного похода, недостигнутой цели. Они были неимоверно тяжки, ведь причина их была связана с его сутью, с основой его личности, предназначенной для преодоления барьера незнаемого. Без этой цели его существование теряло всякий смысл.

Он увидел Михаила Дмитриевича, его добрую, немного виноватую улыбку, услышал его слова: «У нас нет выбора. Мы должны знать, что там находится. Это величайший подвиг из всех, которые знает человечество. И подвиг этот предстоит совершить тебе».

Нет, он не мог подвести человека, которого называл отцом. Иначе люди не узнают, для чего живут, мучаются, умирают. Он не мог пойти против своей сути.

Сигом снова ринулся к Горловине, снова попал в ее поля, прогибающие и растворяющие защитную капсулу. Он боролся изо всех сил, он почти достиг отверстия, в котором соединялись, свертывались, исчезали спирали света. Разрушенные поля капсулы вторгались в его мозг, искажали его работу. Исчезало сознание. Он чувствовал себя то гигантским облаком, то пылинкой, то извивающимся червем, на которого наступил каблук. И на грани полного исчезновения сознания он позволил потоку вынести себя обратно.

На этот раз он думал, что больше ничто и никто не заставит его снова устремиться к Горловине. Пусть он будет потом казниться муками недостигнутой цели. Пусть потеряет себя и станет кем–то другим, даже раздавленным червем или неодушевленной деталью. Больше ни за что он не пойдет туда, не может пойти… Ни за что! Кого бы человечество не подсылало к нему!

Из зеленых волн памяти показалась Аля — так ясно, что он почувствовал ее теплое дыхание. «Милый, — сказала она. — Бедный мой, как ты измучен!» Ее руки словно бы гладили его голову, как бывало когда–то, массировали виски, ворошили волосы. «Уходи, милый, спасайся. Я хочу, чтобы ты жил и был счастлив, даже если у меня, у всех нас не будет будущего. Ты вправе распоряжаться своей жизнью. Пусть же она длится всегда. Уходи из этого страшного места. Я не упрекну тебя ни в чем. Живи!»

Он очень четко воспринял ее чувства. Он узнал, что она там, далеко, мучается его болью, воспринимает его муки. Это и есть сострадание — чувство, объединяющее все живые существа, как бы они ни отличались друг от друга.