Он возникает, как живой, — невысокий, полноватый, с застенчивой улыбкой и толстыми губами. Прежде чем что–то сказать, он имел привычку пожевать губами, словно обкатывал слово во рту. И сейчас он пожевал губами и спрашивает:

«Как тебе там? Не трудно? Не страшно?»

«Трудно и страшно», — отвечает сигом.

«Ты должен пройти через это. Сын должен идти дальше отца. Для этого мы и готовили тебя».

И вовсе не оттого, что звучат подходящие случаю слова, а потому, что вспоминается сам человек, сигому становится приятно. Он думает, что, видно, и вправду забыл что–то важное, если оно имеет такую власть над ним и может согревать в холодной беспредельности.

Какие–то гудящие прозрачные нити возникают между ним и погибающим человеком, между этим человеком и тем, что живет в его памяти.

XIII

XIII

Сигом спрашивает человека:

— Вы не знаете академика Михаила Дмитриевича Костырского?

— Что? — не сразу понимает человек. Он морщит лоб, вспоминая, а сигом ждет.

— Костырский? Директор института эволюционного моделирования? Тот, кого называли Главным конструктором сигомов?..

Человек вспоминает историю об одном из питомцев Костырского — о сигоме, который самовольно ушел из института. Потом выяснилось, что он решил самостоятельно изучать людей, прежде чем станет выполнять их задания. Для этого сигом создал для себя облик, неотличимый от человеческого. Так он путешествовал по разным городам, встречался с разными людьми, даже какое–то время работал под вымышленным именем в одном из институтов Академии наук. Кажется, в него влюбилась женщина… Да, да, в книге, где была описана эта история, упоминалась женщина…

«Почему я так четко запомнил ее? Ах, да, по описанию она показалась мне похожей на Ольгу. На мою Ольгу, которая как–то ответила своей подруге: «Ты права. Он невнимательный и рассеянный, редко бывает дома. Он такой. Но какое это имеет значение?..»

И в тот же миг, правильнее сказать — миллисекунду, сигом понял, почему волновался, когда человек вспоминал свою Ольгу…

XIV

XIV

«Я понял это, потому что заблокированные шлюзы давней памяти раскрылись. Я вижу женщину — с дрожащими пушистыми ресницами, мягкими губами и высокой прической, удлиняющей шею.

Я вспоминаю наше знакомство, сырой после дождя галечный пляж и вылинявшее небо. И смеющиеся глаза — с искорками, как у его Ольги. Я позвал ее плавать. Какие–то знакомые отговаривали ее, но она доверилась мне. Волны бурлили вдоль наших тел, и она сказала: «Мне кажется, что вы не человек, а дельфин». Я уверял ее, что надо верить в сказку, — и она сбудется.